По строкам лавандовых книг. Часть 2. Екатерина Терлецкая
и запихиваюсь, измазав рот, как несмышленое дитя, невинно моргая глазками.
– Ну это уже слишком, ― мямлит Бри, ― не находишь сладенькая?
– Да неужели?! ― сквозь полный рот паясничаю я.
– Я просила сегодня много не есть! Ну тебя же опять вытошнит посреди дня! ― возмущенно вопит Руд, манерно размахивая руками словно сейчас грохнется от переживаний в обморок.
Каликс не отрывает от меня взгляд, он оставляет в покое жареное яйцо на тарелке, смыкает руки под подбородком и расплывается в такой же похотливой улыбке как утром, только едва ярче её выражая. Этот взгляд заставляет мурашек бежать по коже, но не потому что мне нравится вызывать у него интерес, наоборот, он меня пугает.
– А что, мне нравится… ― откинувшись на спинку стула, говорит мне майор. ― Тебе тоже. Да, куколка?
С трудом пропихиваю в горле булку. Щёки пашут жаром от кипящей в крови злости. Этот его взгляд, атмосфера вожделения в воздухе и унизительный внешний вид, провоцируют меня. Неужели они действительно хотят выставить меня в таком виде на показ тысячам? Зачем? Чтобы у таких извращенцев как Каликс горели глаза от грязных мыслей рассматривая нелепые косички и юбочки.
– Не смей меня так называть! Ублюдок!
Я с громким звоном бросаю нож в варенье и крепко складываю руки на груди, чтобы случайно не дойти до стадии рукоприкладства.
– Тебе не нравится, куколка? ― ехидничает майор. ― Кстати, премиленькое платьице! Не успел сказать.
На протяжении концерта за столом, Прим, не отвлекаясь от тарелки, преспокойно ест оладьи со сгущёнкой, не обращая внимания ни на предобморочные охи Руд, не на мою словесную перепалку с Каликсом. Я изредка поглядываю на него в надежде получить хоть слово в поддержку.
– А ты называй её «детка», ― подает голос Прим, дожевывая завтрак, ― ей так нравится это прозвище, что она с удовольствием ещё не раз пощеголяет перед тобой в одних трусах.
Не могу поверить своим ушам. Он так холодно говорит об этом, что моя кипящая злость, наворачивается на глаза горячими слезами обиды.
– Всё как ты любишь Лаванда, ― продолжает лить мне в лицо гадости Прим, не отрываясь от тарелки и даже не подымая на меня глаз, ― взрослый мужчина… ты его детка. Майор! А значит наверняка о тебе позаботиться.
Причмокивая нажёванные оладьи во рту, с идеально просчитанным безразличием, он произносит каждое оскорбительное слово, так, что мурашки бегут по коже. Никто не осмеливается перебить его, кажется, что все присутствующие за столом даже не дышат, так увлечены сценой моего унижения.
– Хватит!
Я подскакиваю с места, как ошпаренная и выплескиваю полный стакан апельсинового сока Примусу в лицо. От неожиданности он, задыхаясь, всхлипывает, но замолкает. Внутри пробирает дрожь. Я готова провалится от стыда под землю, но хватает меня только на две громко разбитые тарелки.
– Нам всем нужно успокоиться! ― прерывает