Завещание Шекспира. Кристофер Раш
погоста, где покоятся мои сестры, затерянные среди лютиков и крапивы. И, как белый дым, облетает с ветвей яблочный цвет – неумолимый глашатай ранних смертей в шекспировском роду.
А апрели трезвонят колокольным звоном.
– Ах да, колокольный звон!
Колокола у меня в крови. Наверное, первое, что я услышал, когда родился, – колокола часовни Гильдии трезвонили по умершим от чумы, звали меня вслед за сестрами из младенчества в загробный мир. Я не отозвался на их призыв, хотя позже мать вспоминала, как в вязах у дома ухала сова: погребальный звонарь, сзывающий к мессе. Мать обомлела: она уже потеряла двух малышек, и ничто не предвещало добра ее третьему чаду. Я родился в воскресенье, и крестить меня должны были в следующий вторник. Но 25-е число было зловещим (опять проклятый апрель!) – день святого Марка Евангелиста, и в этот день все алтари и кресты занавешивают черным.
– Жуть!
Его называли «днем черных крестов», и на погосте собирались светящиеся призраки тех, кому в этот год было уготовано умереть. Бабушке Агнес Арден когда-то привелось повидать это ужасное зрелище в Астон Кантлоу. Может, то были всего лишь бабьи россказни у зимнего очага, но иногда, когда огонь распаляет старушечьи языки, с их губ срываются удивительные сказки. Освещенный светом луны погост кишел толпами бедных младенцев и скорбящих по ним стариков. Пока тела людей, не подозревая о зловещих двойниках, что толпились в бледных лучах луны, крепко спали в своих постелях, их призраки проплывали сквозь надгробия в лунном свете.
– Хватит, ты перепугал меня до смерти!
– Если не хотите потерять вашего мальчика, не крестите его в день святого Марка, – умоляла Агнес моих родителей. – А то его постигнет участь бедных девочек. Вы же не хотите вырыть могилу и этому младенцу? Подождите до среды и увидите: все будет хорошо.
– Они ее послушались?
Крестины перенесли на один день. Бретгердл зачерпнул пригоршню холодного блеска Господня и вылил ее на мою голову, а приходской служка нацарапал в регистрационной книге: «Gulielmus filius Johannes Shakspere».
– Безграмотная латынь. Должно же быть «Johannis».
Из почтения к Агнес меня крестили в среду 26 апреля 1564 года, как раз накануне больших перемен – начала религиозной травли. Здоровый плод чрева Мэри Арден попал в больной опасный мир, и святая вода смыла с моей кожи налет первородного греха. Мать берегла меня как зеницу ока, для отца я был продолжателем рода Шекспиров, и, что бы ни случилось, я уже не застрял бы в преддверии ада. Божий дар иль случайность судьбы, но я выжил.
– И слава Богу!
Да, я – чудо. Но мать не полагалась ни на Бога, ни на судьбу. Когда умер отцовский подмастерье Оливер Ган, она встревожилась не на шутку. Его похоронили 11 июля, через несколько часов после смерти, по причине, очевидной любому, кто заглянул бы через плечо приходскому служке, который в графе «Причина смерти» на этот раз записал леденящие душу слова: «Hic incepit pestis»[6]. С того момента и до конца года для людей всех сословий настали жуткие времена.
«Здесь начинается чума» (лат.).