Меч на ладонях. Андрей Муравьев
його крыху памацыв. Шо таки за мандраж, як у жынки писля вяселля.
Тимофей, волнуясь, начал жестикулировать, размахивая у носа двух археологов пудовыми кулачищами, какие больше подходили жандарму, а не кавалеристу.
– Ну и что сказал сей служитель Бахуса и последователь Оливье? – Сомохов уже знал, что раскопал Тимофей, но смутить подъесаула было нелегко.
– О то верно, бандюга та яще. Я яго крыху памацыв за грудки, так ен кажа, що местный бей казав, кабы яны тикали свидсюль до вячеры.
Казак сплюнул.
– Ну и где кашевар?
– Я його звизав и положив до котла. А то яще потравить нас напослидок.
Улугбек вздохнул. В словах Тимофея был резон.
– Кашевара отпусти – пускай уходит. А вы, Павел, будьте любезны, остальных разбудите. Вечером к нам инспекция пожалует.
– О то ж. Я ужо вси ружжа, воду и консервы до кухни знес.
Улугбек попадал в передряги и похуже. Что же касается Тимофея, то, по его словам, после японской кампании, где он провел длительную «командировку» в составе приданного Маньчжурской армии отряда казацких пластунов[18] и где, кроме орденов и повышения, получил под Ляоляном и Мукденом[19] одно за другим два ранения, ссылку в Самаркандскую экспедицию он иначе как вакацию, то есть отпуск, и не рассматривал.
– Раскопаем вход, заведем внутрь лошадей, занесем припасы и воду. А сами снаружи оборону держать будем. Это не Каракумы, какая-никакая, а цивилизация. Если ночью нас не возьмут, днем откатятся.
Сомохов не был уверен в сказанном, но, как и положено командиру, поддерживал дух в гарнизоне.
Как только Павел ушел будить спящих студентов, Улугбек сбросил маску.
– Сколько у нас патронов, Тимофей?
– Четыре скрынки, да россыпью еще е. Сотни под две. Можа крыху меней.
Улугбек вздохнул.
«Это же на час-полтора боя», – пронеслось в голове.
– Зато штуцера знатные, – казак старался приободрить поникшего командира. – Англицкие. Против местных берданок да турецких пукалок, знатные ружжа.
– Плюс мой да твой револьверы с двумя коробками патронов, – Улугбек улыбнулся, глядя, как упаренный казак лихо крутит ус. – Да и ночью посвежей. Ничего, сдюжим, Тимофей.
Горовой не спеша подкрутил грязный ус и одобрительно крякнул:
– О то ж.
…К вечеру посвежело.
Последние надежды Улугбека договориться с Калугумбеем растаяли, как вечерний туман. За входом в тайное святилище сразу начинался главный зал храма, посреди которого на небольшом постаменте стояла прекрасно сохранившаяся статуя Ардвисуры-Анахиты, матери всего сущего и богини земли в культе Зороастры. Сама статуя вряд ли привлекла бы внимание разбойников: ни жезл, который она сжимала в руке, ни ветвь, украшавшая вторую руку, ни материал статуи не были драгоценными. Зато постамент… Постамент был отлит из единого куска металла с характерным блеском и весь покрыт письменами. Не надо было производить экспертизу, чтобы убедиться, какой именно представитель
Пластуны – разведчики.
Под Ляоляном (август 1905) и Мукденом (февраль 1906) произошли самые кровопролитные сражения Русско-японской войны 1905 – 1906 гг.