Метафизика Петербурга: Французская цивилизация. Дмитрий Леонидович Спивак
получивших заглавие «Путешествия и посольства». Опубликованные посмертно, они привлекли интерес западной, в первую очередь французской читающей публики и, в частности, представили собой едва ли не «первые известные нам зарисовки Руси, выполненные западноевропейцем»67.
Намеченная скупыми штрихами, но оттого еще более интригующая картина огромного восточного города, расположенного «…в окружении огромных лесов, в низине, среди вод и болот», перерезанного надвое широкой рекой и изобиловавшего всеми богатствами и чудесами востока, поразила воображение современников – а кстати, и предвосхитила первые описания Петербурга, выполненные заезжими французскими путешественниками через три сотни лет.
Мы же отметим, что термину «Великая Русь» или «Великороссия»68, попавшему в текст Г. Де Ланноа скорее всего под влиянием речи его высокопоставленных новгородских собеседников, суждена была долгая жизнь в западной геополитике. Точнее сказать, в употреблении этого термина у Ланноа не было полной определенности. В одном варианте текста его воспоминаний, таковой прилагался лишь к новгородским землям, в другом же он распространялся на владения «короля Московского».
Тем более обоснованным представляется вывод современных историков ранних русско-французских контактов, которые рассматривают его на правах не столько географического определения, сколько «геополитической деноминации»69.
Стригольники и альбигойцы
Сближение двух понятий, поставленных в заголовке этого раздела, может на первый взгляд показаться искусственным. Действительно, что может объединять сторонников мистического учения, широко распространившегося в южной Франции во второй половине XII столетия с новгородско-псковской ересью, потрясшей русское общество в середине XIV века? Между тем, точек сближения немало – прежде всего по части структурного сходства.
В первую очередь, альбигойцы решительно отвергали официальную церковь с ее догматами, таинствами и иерархией. Многие из них останавливались на этом шаге, видя оправданным сохранение дешевой – или, как говорили тогда, «бедной апостольской церкви», священнослужителям которой подобал строгий аскетизм. Примерно по этой границе прошло идеологическое размежевание между вальденсами и катарами70.
Последние зашли значительно дальше. Они проповедовали существование в мире двух равноправных начал – зла и добра, то есть исповедовали тот стиль мысли, который получил в философии наименование радикального дуализма. В его рамках, мир виделся южнофранцузским еретикам как сотворенный диаволом и безнадежно преданный злу. «Чистым»71 оставалось читать Евангелие, перетолкованное в новом, «духовном» смысле, внимать наставлениям ересиархов, создавших собственную церковь – и готовиться к конечной битве сил зла и добра, в которой сторонникам последнего суждено разорвать наконец
Кудрявцев О. Великая Русь рыцаря де Ланноа. Первое западное описание Руси // Родина, 2003, №12, с.77 (цитаты из мемуаров рыцаря, приведенные далее в тексте настоящего раздела, сделаны по тексту указанной публикации).
Возможны оба приведенных варианта перевода (в тексте Гильбера де Ланноа стоит “la grant Russie”).
Кудрявцев О. Великая Русь рыцаря де Ланноа. Первое западное описание Руси // Родина, 2003, №12, с.76-77.
Естественно, мы значительно огрубили для целей настоящего изложения тонкие вероисповедные различия между учениями обеих сект, менявшимися к тому же во времени.
Именно так переводится с греческого самоназвание «катары».