Долгий брод через Слепянский ручей. Ироническая философия в прозе. Евгений Вермут
кто им управлял. На таких плотах мы гоняли наперегонки. Самым большим был пятишпальный плот. На нём могла уместиться команда, достаточная для захвата плотов поменьше. Кстати, позже, когда мы научились играть в бумажный Морской бой, мы еще долго называли свои корабли не двух-трёх-палубными, а двух-трёх-шпальными и т. д.
После больших ливневых дождей ямы на территории парка рядом со скопищем шпал наполнялись водой, и мы вели свои сражения в них. Они были попросторнее, чем небольшая заводь нашего болота, но там было довольно глубоко, иногда под два метра, из-за чего большинство из нас возвращались домой мокрыми до нитки. А болото было мелким. В самом глубоком месте могли скрыться, максимум, только ноги и то у самых младших.
Уже и не припомню через 50 с лишним лет, как закончились наши водные приключения. Скорее всего, забор наконец-то возвели, а плоты, остававшиеся на болоте, «ушли» после очередной чистки ручья.
Так закончилась наша «морская» часть детства.
Ужас!
Однажды мы с Сашкой Шангиным (мой самый первый друг, с которым я познакомился в новом доме), как всегда, играли у себя во дворе, когда кто-то из наших, запыхавшись, прибежал с улицы с криком «А там мужик под трамвай попал!». «Где?!». «На остановке!». Мы сорвались с места. Для детей любое происшествие, случившееся где-то рядом – это событие, и, как всякое событие, оно требует подробностей.
Когда мы прибежали к остановке, она была окружена толпой зевак, пробиться через которую было почти невозможно. Но мы же дети. Чуть ли не на карачках, между чьих-то ног, мы всё же пробрались к трамваю. Картина была страшной. Делились впечатлениями уже по дороге домой. Чувства, переполнявшие нас, были перемешаны. Это был и ужас, и какой-то дикий восторг, но не радостный, другой, который невозможно описать. Здесь было всё – и сострадание, и приятие новой, неведомой нам, действительности. Мы увидели смерть. Впервые. Так близко. До этого мы, конечно, видели покойников, но только на похоронах. Человек, лежащий в гробу, аккуратно одетый, со спокойным лицом, воспринимается не так драматично, как только что погибший, да ещё при таких обстоятельствах.
– А я вылажу, – захлёбываясь, кричал Сашка, – Прямо передо мной лужа крови и голова – пополам. И сетка (авоська) с хлебом и молоком на рельсах валяется. Мне чуть плохо не стало!..
Мне удалось вылезть чуть дальше. Голову я тоже видел, а заглянув под трамвай, увидел и передавленные ноги. Сам трамвай сошёл с рельсов. Наверное, мужчина на чем-то поскользнулся, когда трамвай подходил к остановке.
Через некоторое время, немного успокоившись, мы пошли обратно. Движение было перекрыто. Милиционеры отгоняли не в меру любопытных. Рядом с остановкой стоял МАЗ с краном и поднимал трамвай, ставя его на рельсы. Ближе мы уже не подходили. Нам хватило и первых впечатлений. Потом долго еще на этом месте оставались черные от крови пятна.
Нам было девять или десять лет. 1966—67г. г. Наверное, именно