Призрак нации. Русский этнос в постсовременности. Андрей Столяров
гармония, но и слепая стихия, ни секунды не пребывающая в покое. Разум не всевластен, как это представлялось философам Просвещения, он имеет ограничения, накладываемые на него природой. Не все можно истолковать в рационалистической парадигме.
Интересно, что примерно в это же время об аналогичной проблеме, правда на своем, специфическом языке заговорила и физика. В 1927 г. Вернер Гейзенберг сформулировал знаменитый «принцип неопределенности», который обозначил пределы точности измерений. Заключался он в том, что нельзя одновременно определить импульс и локализацию элементарной частицы, в частности электрона, который, как до этого полагалось, «вращается» вокруг атомного ядра: чем точнее мы измеряем один параметр, тем неопределенней представляется нам другой. Правда, осознание фундаментальной неопределенности бытия и трансляции этой неопределенности из квантового мира в более высокие модусы (то есть в ньютоновский макромир) пришло значительно позже, иначе уже тогда стала бы понятной невозможность советского социализма, пытавшегося, в полном соответствии с догмой Лапласа, осуществить тотальную государственную регламентацию экономики.
Так или иначе, но физика и психология с разных сторон устремились к единому фокусу. А если учесть, что такие загадочные параллели наблюдались в истории человечества уже не раз, то невольно приходишь к мысли либо о божественной предопределенности, либо, что более вероятно, о наличии в нем скрытых универсальных законов, некоего вселенского детерминизма, проявляющего себя на самых разных онтологических уровнях…
Другой важный шаг в изучении потаенных глубин был сделан Карлом Густавом Юнгом. Исследуя, как и Фрейд, этиологию различных неврозов, анализируя сновидения пациентов, которые он считал спонтанными прорывами подсознания, Юнг также убедительно показал, что в психике человека помимо индивидуального бессознательного существует и более древний слой – коллективное бессознательное, которое представляет собой концентрацию опыта предшествующих поколений. Эти устойчивые психические структуры, общие для всего человечества, Юнг назвал архетипами. При этом он полагал, что архетипы недоступны непосредственному восприятию, они могут быть выявлены лишь через проекцию их во внешней среде – в виде мифов, легенд, «священных текстов».
Особо интересным для нас здесь является то, что, согласно Юнгу, архетипы не образуют жестких программ, моделирующих все поведение человека. Это скорее «предписания общего плана», регулирующие не форму, а направление деятельности. Специфическую конкретику они обретают лишь в рамках той или иной культурной среды. Юнг даже соотносил их с инстинктивным поведением животных. Он считал, что архетипы имеют не содержательную, но исключительно формальную характеристику, да и ту лишь в весьма ограниченном виде. Архетип, по его словам, можно сравнить «с системой осей какого-нибудь кристалла, которая до известной степени преформирует образование