Удовольствие есть наказание. Валерий Александрович Грушницкий
что эта мысль моментально испарилась, будто её никогда вовсе и не было. Можно ли было так существовать ей?
Клаас мог лишь ощущать вновь своё превосходство над ими обоими. Вернулось и ощущение себя максимально ущербным Рельсе. Это так странно, что происходившее всего минуту назад в этой голове улетучилось в пучину небытия. Миллионы возмущений и негодований исчезли, и напряжённость отношений будто даже испарилась.
Рельсе так хотелось послать их обоих куда подальше – чувства его были оскорблены изменениями в настроении Элис.
Почему, собственно она вообще так поступила? Эта детская глупость, что постоянно Элис демонстрировала с Клаасом, давно уже должна была исчезнуть.
Как сказал бы Рельса, у неё никого не было дома. Он буквально сгорал от любопытства – ему интересно было, потерян ли он совсем, или есть ещё шанс на спасение. Стало так душно, а в эллинге, естественно, нет окон. В душе у Рельсы разгорался пожарище, который всё не унимался и не прекращался.
Элис своим обыкновенным взглядом поблагодарила мальчика за то, что он всё понял. На деле же всем было ясно про абсолютное непонимание Рельсой этой ситуации. Пройти ему было некогда, поэтому и приходилось оставаться всё дольше и дольше. Обрати он внимание на стальную дверь, что была припаяна к стене, то мог бы и спастись. Забрать же это мгновение раздумья у него никто не мог.
Он вдыхал такой солёный, но такой родной воздух, оставшийся навеки в этом закрытом эллинге. Казалось, будто не существует ни Элис, ни Клааса, лишь этот солоноватый воздух продолжает наполнять сердца людей.
С него было достаточно этих нежностей, этих заигрываний, ибо уже всему пришёл конец, а не только ему. Видно было, что ему каждая частичка тела приказывает бежать, приказывала исчезать навеки из её жизни, как, впрочем, и из его. Думал он не слишком долго, потому что каждая секунда была на счету. Своей хиленькой ручкой он смахнул пиво прямо на Клааса и побежал, куда глаза его глядят.
Этот наружный воздух гораздо лучше, пускай, и тоже нечист. Чтобы почувствовать его вкус, ноздри начали впитывать воздушную массу килограммами.
Как зелёный конь, Рельса бежал через каменные джунгли и радовался, что, оказывается, его тоже способен кто-то полюбить. Полюбить именно так, как люди любят людей, а не вещь, коей он всегда был для Элис. Как двадцать пятый кадр, вырезанный из фильма, он не был нужен остальной картине. Рельса был, как неполноценный пазлик из целой картинки, состоящей из тысячи этих пазликов. Не хватало лишь одного – солидарности от остальных кусочков. Да и личности, отдельной от общества, ему не хватало. Чьи-то надежды, может, отражались в этом образе полудурка, но они не решались ему об этом сказать, либо просто-напросто даже не знали о существовании этого существа. Мысли у него в этот момент кружились и образовывали целое торнадо из надежд, зачастую разбитых. В эллинге же царило беспонятие. Клаас рвался разодрать личико Рельсы на малюсенькие кусочки, а после – сшить из них опять эту наивную рожу. Хохолок опять распетушился, и в ушах заиграл грозный рэп. Его лицо становилось