Ивана Купала. Евгения Маляр
потянулся к полу, где лежит телефон, но тут же откинулся обратно. Подташнивало и кружилась голова. Не предпринимая новых попыток встать, Влад протянул руку вниз, нащупал телефон. Тот разряжен.
Это звоночек, пора завязывать, мелькнула в его просыпающемся сознании первая здравая мысль. Нет, погоди, вчера не пил, точно не пил. Пил позавчера. Влад вспомнил вечер накануне. Обычный вечер. То есть вечер без приключений, потому что обычно вечера были другими, но не вчера. Вчера он приехал сквозь снежные пробки домой сразу после спортклуба, поговорил с женой по телефону, посмотрел какой-то старый советский фильм и ближе к полуночи уснул. Трезвый и один.
И всё-таки голова раскалывалась так, будто через кровеносную систему пропустили два литра дешёвой водки. Слабость не давала подняться. С большим трудом он медленно, так чтоб не вызвать нового приступа тошноты, перевалился на другой бок. В зеркале на створках шкафа отражалась съехавшая простынь, на полу у кровати вторая подушка и одеяло, взъерошенные после сна чёрные с сединой волосы, тёмная щетина, белое как вчерашняя метель лицо.
Видимо, давление, старость подкралась незаметно, рассудил Влад. Нужно пройти диспансеризацию. Ему было 44, но алкоголь, иногда сильнодействующие препараты, обязательный спортзал, марафон дважды в год, опять алкоголь – адский микс.
В трусах неприятная влага. Ничего себе, кончил во сне, ухмыльнулся он. В сознании проступала вспышками ночная картина: гибкое вибрирующее тело сверху, гладкое как шёлк, юное, упругое, с округлой крепкой попкой, аппетитной грудкой с напряжёнными от возбуждения золотистыми сосками, мягкий живот с тонкой полоской волосков, уходящих вниз. Длинные волосы цветы созревшей пшеницы отброшены назад и рассыпаются волнами с каждым новым движением. Вверх-вниз, вверх-вниз, быстрее, быстрее, ещё быстрее, пока он не кончает в экстазе. Она, не удовлетворённая, смеётся над ним, встаёт в полный рост, зажимая меж ног в ядовито красных лаковых ботфортах. Хрупкая, светящаяся наготой в тусклом лунном свете. Шпилька становится ему на грудь, больно врезается в кожу, вызывая новый прилив возбуждения. Ему хочется осадить её, швырнуть на кровать и жёстко войти в попку, наказав за этот смех. Но он не может пошевелиться. В оцепенении наблюдает, как медленно наливается кровью член. Девица опускается на четвереньки, опутывает его лицо волосами. Нечем дышать. Подкусывает его сосок до боли, лижет ранку, откидывается назад в страстном порыве, закидывая золотую гриву за спину, маняще ведёт рукой по блестящему от пота телу – рот, шея, грудь, сжимает пальцем сосок, плавно спускает руку на живот, запуская руку себе между ног и, безмолвно постанывая от удовольствия, ложится на него сверху, лёгкая как пушинка, так что он видит, как её пальчики бегают по налитым кровью губам. Возбуждение становится невыносимым, но на этот раз он держится. Она, кажется, кончает, или нет, просто останавливается, приподнимается на корточки, так что её возбужденная вагина оказывается перед самым его носом, источая манящий аромат. Он пытается лизнуть, но язык не подчиняется. Она заливается смехом, встаёт,