Vox Humana. Собрание стихотворений. Лидия Аверьянова

      Мы поступь лет острее слышим,

      Затем, что здесь, цельна, светла,

      Нам буревая кровь Парижа

      Сегодня к сердцу прилила.

      Крыло свободы – знак нетленный —

      Мы в наших буднях узнаем.

      И вольный плеск далекой Сены

      У нас под невским бьется льдом.

      Дождей перебивая пряжу

      Шурша по скатам влажных крыш.

      Нам ветер мартовский расскажет

      О лучших днях твоих, Париж —

      О днях тревоги и отваги.

      Когда, гремя щитами стен,

      Скрестили улицы, как шпаги,

      Сент-Антуан и Сен-Жермен.

      Когда стремглав в рассвет кровавый

      В смятеньи падала земля.

      И смерть всходила величаво

      На Елисейские поля…

      Париж. Простое начертанье,

      И, славой щедро окроплен,

      Он нам раскрыт в живом преданьи

      И в складках Ленинских знамен.

      Париж, высоким пламенем свободы

      Был озарен последний вечер твой.

      Плеснулась кровь твоя, сквозь дни и годы,

      Знаменами над вздыбленной Москвой.

      Зерно тревог, сквозь все сады Версаля

      Ты проросло для жатвы Октября.

      Завод гудит – рекой огня и стали

      Встает она, парижская заря.

      Мы красной нитью связаны с тобою.

      Твоих костров нам нежен перегар —

      И ровным, бодрым током Волховстроя

      Нам в тихой лампе вспыхнул твой пожар.

      Париж, ты бился, рваный и голодный,

      Людской волной о стены стройных войск —

      И вот уже времен ремень приводный

      Несет толпу, раскатанную в лоск…

      Навстречу дням – нестройным, трудным стаям,

      От пуль и бурь не заслонив лица,

      Мы с каждым годом вдумчивей читаем

      Простую повесть крови и свинца.

      Сын свободы, лучший между ними.

      Он в сердцах как знамя укреплен:

      Красной тушью выведено имя

      На седом пергаменте времен.

      По складам о нем читают дети.

      Старшие поют о нем всегда —

      В армии, шагающей в столетья,

      И в кварталах нищего труда.

      Но в стране, взрастившей Сунь-Ят-Сена,

      Тот – другой – народом не забыт:

      Желтой охрой вписана измена

      В книгу славы, гнева и борьбы.

      Ничего, что в памяти Востока

      Гулко бьется нанкинский расстрел,

      Что в Хайларе, у стены широкой,

      Двадцать три их взято на прицел:

      Плещет знамя, нарастают годы,

      Лук беды – натянут невзначай…

      И звенит, звенит в руках свободы

      Драгоценной чашею Китай.

      Выходи на простор, на звенящий тревогою воздух,

      И в шуршащих газетах заглавные строки читай —

      И поет налету и качает вечерний наш роздых,

      И