Его птичка. Любовь Попова
я не отличалась умением красиво говорить, читать наизусть целые поэмы или выдавать остроумные шутки, зато я обладала гораздо более полезным талантом помимо красоты движения. Я понимала язык тела.
Танец – это способ передачи информации без слов. И в этой мизансцене, что я наблюдала, было ясно видно, что дама с модной стрижкой, возраста примерно моей матери, отчаянно желала Сладенького. Всё тело женщины тянулось к мужчине, глаза, то и дело ощупывали привлекательное лицо и участок обнаженной шеи, а пальцы так и норовили вцепиться в ткань халата.
Внимание же врача было поглощено плинтусом с правой стороны от темной головы собеседницы.
Внутри живота возник неприятный отголосок тошноты, словно я увидела что-то запретное и неправильное.
Я слегка вздрогнула, когда светлая голова Романа Алексеевича повернулась, и он уставился прямо на меня.
Его тело напряглось, мышцы ясно обрисовались под белым халатом, а глаза чуть прищурились, напоминая ястреба, узревшего на дальнем расстоянии свою добычу.
Вот, это мужчина, который желает женщину. Очевидно, то, что Роман Алексеевич впервые видел меня в полный рост, сыграло свою роль.
И дама тоже оказалась неглупа и сразу заприметила резкую смену в собеседнике.
Она перевела взгляд на меня и с явственным высокомерием оценила и тонкий стан, и свежее молодое лицо и копну всклоченных черных волос.
И если мне самой они и показались патлами, то взгляд, брошенный в матовое непрозрачное стекло в двери процедурной подсказа, что выглядело это, как минимум привлекательно. Если не сказать – сексуально.
Я вдруг вспомнила сказку, с которой я впервые танцевала на сцене. Это была «Мёртвая царевна» Пушкина. И вид этой порочно красивой женщины ясно давал понять, что как бы ни было налито и красно принесённое ею яблоко, принимать его нельзя.
Я быстро отвернулась, стыдясь, что меня поймали за подсматриванием. Отчего в душе набегали волны неприятной тяжести предчувствия.
Безотчётное волнение пробиралось под кожу, как игла медсестры – болезненно и осязаемо.
Слишком осязаемо.
Я невидящим взором смотрела на дверь, за которой мне предстояло остаться с хирургом один на один.
Возможно, Роман Алексеевич пригласит кого-то, но неуклонно приближающиеся беззвучные шаги и усиливающийся запах свежего одеколона словно шептал мне, что перевязка будет тет-а-тет.
Я медленно повернула голову, чтобы столкнуться с насмешливыми синими глазами и вмиг ощутила дикое желание сбежать в свою палату к соседкам-хохотушкам. В любое другое место, где не будет этого настырного взгляда, который как магнит с разными плюсами – и притягивал, и отталкивал.
Пока он неуклонно подступал, я оценила неспешность его шага, в котором не было ленцы, а только затаённая сила. Роман Алексеевич напоминал спринтера, готового рвануть в любой момент. Наверняка, умение бегать для врачей крайне важно, ведь порой чья-то жизнь висит на волоске.
Он почти рядом и я, задыхаясь, окунулась в омут его темных глаз, загипнотизированная