Неглубокие следы. Данила Сергеевич Катков
не ссы, – страшно улыбнулся Глазов, – там в кладовке целый ящик.
– Это меняет дело, – одобрил Тимур.
И в самом деле, дело пошло быстрей. Вскоре все разомлели. Вспомнились славные времена, как носили в обувных коробках взятки муниципалам, как бодались с бригадой Серого, как бодались с ментами, подмявшими бригаду Серого, как позже сменил и тех и других крутой Вартан. Как Сева подрался с налоговым инспектором, который был раза в два его больше, а Стас и Владислав Геннадьевич кинулись их разнимать.
Затем разговор зашел о настоящем. Карьеры, жены, дети, тачки, отдыхи на теплых иноземных берегах, игра на бирже, бизнес, скука.
– В конце концов, вся многообразная человеческая жизнь скатывается в скуку. Уныние один и страшных человеческих грехов – так свойственно нашей природе, – проповедовал Глазов, но его особо никто не слушал.
Компания разбилась на группки по двое.
Застольное общение вошло в ту стадию, когда каждый хотел сказать о чем-то своем наболевшем, пускай и не сильно интересном собеседнику. Более того, реакция последнего на, по сути чужие, проблемы не интересовала говорящего более чем никак.
Тимур, с трудом стараясь сохранить вертикальное положение, домагивался до Никиты:
– Сколько имеешь?
– На жизнь хватает, – твердо ответил тот, потому как сложения был более крепкого и хмелел позднее.
– Было же время, – глядя в обступившую его пустоту произнес Тимур, – не знали этих сраных этикетов. Спросишь человека, сколько зарабатываешь. Скажет – пять тысяч долларов. И все понятно. И ясно, что он в такой же жопе, как и ты. Все в ней!
– Ну не скажи, – вмешался Владислав Геннадьевич, – вот Милочка наша, успешная благотворительница!
Оба хотели ему что-то возразить, но тут он сквозь клубы сигаретного дыма различил манящий жест женской руки, и, не слушая их, двинулся на зов.
Вышли на балкон. Холодный вечерний воздух противно резанул по горлу.
– Влад! Владечка, – продолжала звать его Маргасова, пока он не перешагнул порога и не оказался в ее объятиях.
Она опасно откинулась на перилла с обколотыми гипсовыми пилястрами. Чудесное здание представляло собой объект архитектуры, охраняемый государством. Только охранитель то не бдительный, и заниматься реставрацией фактически было некому.
Наконец, он обнял ее за талию, бережно придерживая от неминуемого падения.
– А помнишь, как мы с тобой целовались?
Ее ладони заскользили по его груди.
– Конечно. Ты была пьяна, как, в принципе, и сейчас.
Он вспомнил тот тухлый командировочный вечер. Вернее, никогда его и не забывал. Приходилось летать по стране, меняя часовые пояса чаще, чем грязные рубашки. Тем вечером такая умная, талантливая и соблазнительная Людмила Николаевна ровно так же нежно прижималась к нему в последнем оставшемся номере на двоих Норильской гостиницы.
Тогда он не смог изменить жене, за что впоследствии упрекал себя в безволии.
– Я была пьяна? – возмутилась она. – Ты сам был хорош,