Неглубокие следы. Данила Сергеевич Катков
трогать в таких случаях пострадавшего не рекомендуется.
Я вернулся к телу. Голова кружилась. Не стоило и думать, чтобы наклониться и пощупать пульс, иначе я рисковал улечься с несчастным рядом. Выдохнув, я осторожно ковырнул носком ботинка его живот.
Зрачки мертвеца сузились, и он заорал страшным криком. Я снова чуть не выронил аппарат.
– Живой вроде пока! Дышит, – сбиваясь прокричал я в трубку, – переломан только весь. Херово ему. Приезжайте скорее. Сами посмотрите.
– Ждите. Высылаю бригаду. Кто делает вызов? Вы его родственник? Сколько ему лет?
Не в силах ответить более ни на один из дурацких вопросов я повесил трубку.
Воздух вышел, и крик затих. Из пробитых ребрами легких вырывалось сипение, кровь потекла изо рта на дорогую шелковую пижаму, смотрящуюся на нем так нелепо.
Я посмотрел вверх. Морозный воздух плотно надавил на лицо. Зеркальные окна высотки одно за другим зажигало пурпуром рассветное солнце. Снег перестал, но порывистый ветер то и дело сметал с деревьев, козырьков и крыш колючие и жесткие, как песок снежинки. Я зажмурился, растирая кулаком веки.
Никто же не станет гулять по карнизу в пижаме зимним утром, если только не живет на теплых островах? Возможно, он простоял несколько минут там наверху на этом холодном ветру в своей шелковой дорогой пижаме, но никто так и не пришел посмотреть на его падение.
Видел ли он меня перед прыжком?
Вовчик был изрядно пьян, рассказывая мне про своего однокурсника, развалившегося в беспамятстве на диване по-соседству. Душной компанией отмечали чей-то День Рождения. Праздник входил в завершающую стадию – драбадан.
– Он дважды резал себе вены!
Настало время крутейших баек, достоверность которых проверить невозможно, да и не заморочился бы никто, забыв к утру, о чем была речь.
Вовчик тянул ко мне свой широкий кулачище с зажатыми в нем сервизными ножами.
– Спрячь подальше.
Оглядевшись и удостоверившись, что парень спит, я сунул их под сиденье кресла.
– Знаешь, Владик, он такой человек! Такой человек! – повторял Вовчик. – Челове-чи-ще! Нужно обладать большой силой воли, чтобы лишить себя жизни.
– Большего малодушия представить сложно, – возражал ему я. – Суицид – всегда бегство, трусость.
А Вовчик еще долго тряс перед носом назидательно поднятым пальцем, сквозь пьяный угар силясь что-то мне доказать.
А что бы сказал на это мой Прыгун? Забавно, но не будучи при жизни с ним знакомым, не будучи представленным, я наградил его этим странным именем. Да и какая была разница, как звали его при жизни, если с жизнью этой он решил порвать?
В том, что это самоубийство, не возникало сомнений. Он не кричал, когда летел вниз, не цеплялся за жизнь. Он хотел уйти. А я своим небрежным пинком потревожил его покой, продлив мучения.
Возможно, стоило пройти мимо, не вторгаясь в его последнюю приватность.
Тем более он не захотел бы мне рассказать о причинах своего отчаянного поступка. Так поступают, находясь на грани истинного отчаяния.
Это не имело ровным