«Уцелевший» и другие повести. Дмитрий Афонин
и, сощурившись, плеснул в печку холодной воды.
Повалил обжигающий пар. «О-о!» – сказал Серафим. «Ты сначала помойся, – сказал Кот. – А потом я по тебе веничком пройдусь». «Не, я не люблю», – ответил Серафим.
…Серафим лежал на полке и громко весело ругался матом. Кот хлестал его березовым веником и что-то приговаривал. Маленькие березовые листья падали сверху под взглядом Серафима и липли к полу.
Девочки остались в доме делать ужин. Когда ребята уходили, Тёма сказал: «Вы пойдете второй партией. Я для вас все приготовлю».
«А эта Саша ничего», – вспомнилась раскрасневшемуся, распаренному Серафиму одна из девочек в доме, пока Костя «Кот» Харченко хлестал его веником.
Сначала, когда Серафим только приехал, он молча сидел, курил, улыбался и на всех смотрел. Он здесь никого, кроме Кости, не знал. Потом, когда он освоился и втянулся в разговор и веселье, они с этой Сашей несколько раз, вслух, одновременно, совершенно неожиданно продолжали начатые друг другом фразы. От неожиданности даже переглядывались. «К тому же, не каждый может оценить шутку, что оксюморон42 – это когда мило картавят», – втайне самодовольно подумал Серафим.
– Слышишь, Кость, как тебе эта Сашка – ну, одноклассница твоя? – прокрякал Серафим, слегка ошалевший от ударов веником.
– Ганская43 что ли? А, карьеристка… – выдохнул Кот, продолжая методичную экзекуцию. Серафим, будучи в чрезвычайно благостном расположении духа, хотел было что-то по этому поводу подумать, но поленился.
«Сейчас придем, чайку заварим… – сказал Кот, выбивая последние штрихи на Серафимовой спине. – Там Митя Лизкин, вроде, каркаде привез. Ты любишь каркаде?» «Это с лепестками роз, что ли?» – спросил Серафим44. «Да», – ответил Кот. «Я сейчас всех люблю», – сказал раскрасневшийся, вконец разомлевший Серафим.
III
Я устал пить чай, я устал пить вино,
Я забыл все слова, кроме слова «говно»…
«Немое кино»
В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.
На улицах пьяный бардак;
На улицах полный привет.
«Не пей вина, Гертруда»
Автор опускает С.Я. из-за девки
Разгорался по небу приятно-марганцовочный закат, а С.Я. летел в поезде все дальше и дальше.
Милая моему сердцу среднерусская полоса, как ты мне дорога! В твоих провалах между двумя безымянными станциями сколько скручено энергии! Люди здесь не видят модноты, а потому живут не прервав старое и не ведают, что творят новое…
Хотя пусть лучше С.Я. расскажет, как он один в купе-то оказался.
– А х… его знает… – отвечает. – От меня часто люди отсаживаются. Зато над душой никто стоять не будет45.
А ту-то, в соседнем кубрике, видал?
Еще бы С.Я. ее не видал! Полулежит, пизденкой лицом к С.Я., книжку читает (С.Я. поглядел на нее, когда из тамбура курить ходил возвращался). «Уж, верно, не Джона Барта46 ты читаешь!» – зло подумал тогда С.Я.
Пизденка-то
Оксюморон (греч. oxýmōron, буквально – остроумно-глупое) – литературоведческий термин, обозначающий нарочитое сочетание противоречивых понятий. Пример: «Смотри, ей весело грустить, / Такой нарядно-обнаженной» (Ахматова).
Здесь, несомненно, скрыта аналогия с польской графиней, русской подданной Эвелиной Ганской, возлюбленной классика французской литературы Оноре де Бальзака (1799–1850). Писатель 18 лет добивался благосклонности Эвелины, которая была намного его моложе, и скончался спустя 5 месяцев после того, как все же убедил ее выйти за него замуж. Справедливости ради стоит отметить, что Бальзак не гнушался изменять молодой польке, да и жениться на ней хотел не в последнюю очередь из-за ее приличного приданого, которое поправило бы его тяжелое материальное положение. О верности аналогии Саши и Эвелины говорит также встречающееся далее в тексте упоминание о том, что в жилах Сашиного отца течет польская дворянская кровь.
Серафим здесь неточен. По сути, каркаде представляет собой напиток не
Неправдоподобная пустота «плацкартного кубрика», как его называет С.Я., и дальнейшие отчасти мистические события, которые будут в нем происходить, наталкивают на мысль о вольной или невольной аллюзии с романом Булгакова «Мастер и Маргарита». Ср.: «Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея».
Джон Барт (р. 1930) – американский писатель, классик постмодернистской литературы. Его книги считаются образцами высокоинтеллектуальной абсурдистской научной фантастики. Блестящего сатирика и тонкого стилиста, Барта отличают, прежде всего, повышенное внимание к языку и лингвистике (продолжение традиции Набокова и Борхеса), а также язвительная критика «низкой» человеческой природы, системы образования и знания вообще.