Йокин в Париже. Ирина Костевич
прочь. Знает он Рыбца с его идеями: «Йокин, так нельзя, надо быть со всеми!»
Рыбчик разъярился. Ну как можно быть сопровождающим тому, кто не хочет, чтоб его сопровождали?!! А ещё друг! Котик в сердцах решил, что не будет гоняться за этим безумцем. Все равно тот ещё приползет к нему, и будет просить прощения – как только заскучает.
– Или если Йокину что-нибудь понадобится, – поспешно добавил про себя Рыбчик, отличавшийся объективностью. И, всё еще досадуя, поехал с медведями на экскурсию.
Почему туристов в первый же день стараются свозить к Эйфелевой башне? Ответ прост: да чтобы потом не надоедали! Но ещё до медведей туда отправились так и не поевший Йокин и Хохвенга. Всё равно им в гостинице делать было нечего. Выбрались на улицу, огляделись.
– А ещё говорили, что её отовсюду в Париже видно, – тоскливо прошептала Хохвенга, рассматривая в зеркальце небо вокруг себя: голову-то она задрать не могла – свинка же. Йокин, даром что крутился во все стороны и даже залез на какой-то заборчик, тоже Эйфелевой башни не нашёл.
– Значит, брехня, – постановил он. – Ну, тогда давай пойдем, куда ноги понесут. Или поедем, если повезёт.
– А мы заблудимся!!!
– Где всё равно ничего не знаешь, заблудиться нельзя!
И они сначала пошли – целых метров пятнадцать, и дошли до дверей магазинчика. А рядом как раз стоял велосипед. Тоненькая девушка загружала в его большой багажник продукты. Но вот она отвлеклась, и друзья прыгнули в багажник, спрятались за упаковками. Поехали! Йокин стесняться не стал и немного подкрепился чипсами с грибным вкусом. Оставшиеся рассовал по карманам. А девушка на велосипеде не могла слышать, что там так отчаянно хрустит, потому что в её наушниках пела Рози Армен.
Потом Ёки-Пуки принялся глазеть по сторонам. Хохвенга же, с тех пор как они едут, ещё и словечка не вымолвила.
Сидит, молчит, глазами голубыми по сторонам водит: туда-сюда, туда-сюда. А потом как завопит благим матом:
– Смотри, смотри: мы едем по рю Риволи! Значит, напротив – сад Тюильри!
Паучок немного почесался (так уж происходил у него творческий процесс, если чесался он не со скуки) и начал петь:
– Риволи – Тюильри,
Тюильри – Риволи,
Риволи, Риволи…э-э…
Но был он что-то не в поэтической форме, и дальше ничего не придумал.
Поэтому упавшим голосом произнес ещё несколько раз «Тюильри» и замолк.
Зато Хохвенгу как прорвало:
– Ой, какие ж цветочки! А вон, глякось, на той стенке красный носорог! Зачем, а? О-о, а вон открытки продают! А это – какие колготки вон у той, а!
Но паучок не отвечал. Он смотрел, вбирал в себя то, что видел, и удивлялся.
Всё здесь не такое, как он привык. Вместо урн болтаются на железных стойках пластиковые мешки. Хотя ещё холодно, на всех подоконниках выставлены горшки с яркими нежными цветами. Кое-где из окон надменно смотрят кошки размером с собак. Ветер такой, что товар на лотках не держится – открытки полетели стаей уток. У тётенек длинные носы и тонкие, как у паучков, лапки. Пахнет свежим хлебом, витрины блестят,