Попугай Флобера. Джулиан Барнс
просил ее прислать снимки. Это представляет интерес?
– Это невероятно! И какая она?
– Милая и непримечательная. Темные волосы, сильный подбородок, прямой нос. Я не очень ее разглядывал – не мой тип.
– Им было хорошо вместе?
Я не знал, что еще спросить. «Английская невеста Флобера», – думал я. Автор – Джеффри Брэйтуэйт.
– Да, кажется. Кажется, они были очень друг к другу привязаны. Он под конец неплохо изъяснялся в нежных чувствах по-английски.
– Значит, он овладел языком?
– О да, в письмах встречаются довольно длинные пассажи по-английски.
– А Лондон ему нравился?
– Да. Как же иначе? Все-таки город его невесты.
Милый старый Гюстав, бормотал я про себя. Я чувствовал к нему острую нежность. Здесь, в этом городе, век с небольшим назад, с моей соотечественницей, завоевавшей его сердце.
– А он жаловался на туман?
– Конечно. Писал что-то вроде: как вы умудряетесь жить в этом тумане? К моменту, когда джентльмен ухитряется разглядеть приближающуюся леди, уже слишком поздно приподнимать шляпу. Непонятно, как выживает нация, когда простая вежливость встречает такие препоны.
О да, это его тон – элегантный, дразнящий, немного двусмысленный.
– А Всемирная выставка? Он пишет о ней? Наверняка ему понравилось.
– Да. Конечно, это было за несколько лет до их знакомства, так что он упоминает выставку в сентиментальном ключе: мол, может, я, сам того не зная, прошел мимо тебя в толпе. Он считал, что выставка была ужасной и по-своему великолепной. Кажется, он рассматривал все экспонаты как бесконечный источник материала для своего творчества.
– Ага. Гм. – Почему бы и нет. – Он, видимо, не ходил по борделям?
Эд бросил на меня сердитый взгляд.
– Ну он ведь писал своей возлюбленной – вряд ли он стал бы ей хвастаться такими вещами.
– Нет, конечно, – смущенно согласился я.
Меня переполняло ликование. Мои письма. Мои
письма. Наверняка Уинтертон позволит мне их опубликовать!
– Когда я смогу их увидеть? Они у вас с собой?
– О нет.
– Нет?
Ну конечно, это разумно: их нужно хранить в надежном месте. В путешествии много опасностей… Или… Или я чего-то не понял. Может быть… Он хочет денег? Я вдруг понял, что абсолютно ничего не знаю об Эде Уинтертоне, кроме того, что ему достался мой экземпляр «Литературных воспоминаний» Тургенева.
– Вы не принесли с собой ни одного письма? – спросил я.
– Нет. Видите ли, я их сжег.
– Вы – что?
– Я, собственно, потому и сказал, что это странная история.
– За такие истории нужно сажать в тюрьму.
– Я думал, вы поймете, – сказал он, к моему изумлению, и широко улыбнулся. – Уж вы-то! Я вначале хотел вообще никому не говорить, но потом вспомнил вас. Я думал, хоть одному специалисту надо сказать. Просто для порядка.
– Вот как.
Ясно как божий день: этот человек – маньяк. Неудивительно, что его прогнали из университета. Зря они его столько лет держали.
– Ну, понимаете, эти