Правосудие любой ценой. Александр Золотько
больной человек, к тому же – гетеросексуальный, – Гринчук покосился на дежурного прапорщика на выходе из областного управления.
Тот тактично отвернулся.
– Ну, что я могу понимать в шестнадцатилетних мальчиках?
Дежурный прапор засопел, явно сдерживая смех.
– Тем более – в семнадцатилетних, – сказал Гринчук и показал кулак прапору.
– Ну, Юрий Иванович… – протянула Мила просительно.
– Ладно, – сказал Гринчук, – в последний раз.
И добавил про себя – в седьмой последний.
«Джип» Гринчук оставил не возле областного управления, а чуть в стороне, чтобы не шокировать коллег. Там же Гринчук обнаружил «опель» Михаила и, что особенно радовало, самого Михаила за его рулем.
– Привет, Миша, – сказал Гринчук, подойдя к машине. – Отпустили?
– Вас ждут, – ответил Михаил.
Метрах в двадцати дальше по улице стоял «шестисотый».
– Почему думаешь, что меня?
– Подходил оттуда паренек, просил, чтобы вы заглянули в их машину. Судя по номеру – машина Мастера.
Гринчук кашлянул. Посмотрел в сторону «мерседеса». В «мерсе» открылась задняя дверца, но никто не вышел.
Все идет как-то быстро и как-то раком, подумал Гринчук. Зачем такая суета? Или послать приглашение на фиг? Или?
Мысленно выругавшись, Гринчук отдал свой пистолет Михаилу и пошел к «шестисотому».
Его подменили, сказал Атаман. Заколдовали. Опоили.
— Добрый день, – сказал Гринчук, останавливаясь возле машины.
– Садись, – пригласил Мастер.
– Насиделся, спасибо. Лучше прогуляемся, поговорим на свежем воздухе, – предложил Гринчук.
– Мои знают, что я к тебе поехал, – сказал Мастер. – А твои могут и не понять, когда мы тут гулять начнем.
– Ничего, поймут. Я, в конце концов, могу со своей агентурой встречаться где мне угодно, – Гринчук даже наклонился к машине, чтобы было видно его знаменитую улыбку. – Стукачи – народ переборчивый. Один хочет встречаться только на лоне природы, другому нравится гулять перед областным управлением.
– Хорошо, – сказал Мастер, – я выйду.
Не обиделся, оценил Гринчук. Молодец.
Мастер был значительно ниже Гринчука, но держался так привычно-властно, что разница в росте была почти незаметна. Во всяком случае – теряла значение.
– Я слушаю, – сказал Гринчук, когда они отошли на несколько шагов от «мерса».
Мастер потер ладонью правую щеку. Когда-то, на зоне, отморозил ее. Все давно прошло, а привычка осталась. И для знающих людей служила признаком волнения Мастера.
– Мне Атаман как сын был, – сказал Мастер.
Гринчук промолчал.
– Если б я нашел того, кто в его смерти виноват – замочил бы, падлу.
Гринчук снова промолчал. В конце концов, какое ему дело до таких вот неофициальных заявлений. Век воли не видать.
Мастер поднял воротник плаща.
– Неужели снова похолодает? – не обращаясь к Гринчуку, спросил Мастер.
Как к