Пурпурный занавес. Всеволод Глуховцев
наполнял его, грыз сухарики, переводил взгляд с экрана в окно. Вечер уже царил над лесами-полями – окно смотрело на восток, и небо вдалеке почти слилось с горизонтом, замерцали звезды. Николай глядел, приятная, неизъяснимая словами грусть овладевала им, он закрывал глаза, откидывая голову на спинку кресла, уносился мечтами… куда? Да сам не знал – куда, да и знать не хотел. Вскоре возвращался. Наливал следующую порцию пива.
Очень ему нравилось это занятие, и мало-помалу он стал чувствовать, как его клонит в сон. Зевнул раз, другой… Веки отяжелели… Пива осталось на донышке, футболисты через силу докатывали матч. Да, пожалуй, пора ложиться спать.
Николай решительно встал, выключил ящик. Пошел в ванную мыть руки; проходя, глянул в дверной глазок – на площадке ярко горела лампочка, было светло, весело и все хорошо видно. Николай усмехнулся своим вчерашним страхам.
Умылся, почистил зубы – он вообще был чистоплотен. Улыбнулся, предчувствуя сладкий сон. Быстро разложил диван, постелил, рухнул на него и тут же заснул – как в омут провалился.
6
Но недолго ему пришлось почивать. Разбудил тихий стук в дверь.
Гордеев так и подскочил на диване. Сна – ни в одном глазу.
И снова – тук-тук – тихо так в дверь.
Николай мимолетно удивился: как он ухитрился во сне услышать этот легонький стук?! И сразу подумал: небось Вася, сосед, возжелал составить компанию… Да ведь больше и некому.
Соскочив с дивана, Николай протопал к двери – в глазок даже не заглянул, так и распахнул ее.
И обомлел.
Да было от чего!
Вот теперь в ярко освещенном коридоре стоял не кто иной, как дядя.
Одет он был в то, что висело в шкафу, и что перепугало вчера до полусмерти: черное длиннополое пальто и шляпа, низко надвинутая на лоб.
Гордеев этого поначалу даже не заметил – дядиного прикида – настолько был сражен самим фактом явления покойника.
Какое выражение сделалось у ошарашенного молодого человека, Бог ведает, а вот язык его сам собою едва не брякнул: «Господи, дядя! Ты не помер, что ли? пошутил так?!»
Но не успел. Ибо дядя приложил палец к губам: тихо, племянничек! Молчок.
И Николай все понял враз.
Михаил Евграфович отступил на шаг в сторону лифта и тем же пальцем поманил молодого человека: ступай, мол, за мной. Вновь Николай все понял и без шума вышел из квартиры.
Дяде, очевидно, понравилась понятливость племянника. Он приглашающим жестом махнул рукой, повернулся и, уже не оглядываясь, устремился к лестнице.
Николай без слов последовал за ним. Отчего-то дядя не воспользовался лифтом, а зашагал вниз пешком. Коля следом, все молча. Спускались они необыкновенно быстро – моргнуть глазом не успели, как уже внизу.
Дядя, как вышел из подъезда, сразу взял влево. И Николай, понятно, за ним. Двигались с той же скоростью, но дорога, будто сама, впадала в память Гордеева – он запоминал весь путь, вплоть до травинки на обочине.
Черная