Сотканные из тьмы. Максим Александрович Городничев
убьет нас, я подготовлю костер.
– Если поблизости враги, огонь нам нужен в последнюю очередь, – не оборачиваясь, сказал следопыт. Его рослая фигура, закутанная в тяжелую шубу, начала взбираться по земляному валу к высокому дереву, откуда открывался хороший обзор тракта. Снежный покров спрятал корочку льда у основания насыпи, ноги постоянно проскальзывали, и все же проводник не издал ни звука. Теплые сапоги-ичиги делали поступь бесшумной. Накладки-унты, натянутые сверху, он обвязал ремнями, поэтому и шаги мягкие, ничего не слышно. Мудреной науке скрытности Дремучий научился через боль и множество неудач, зачастую страшнее боли.
За его спиной едва слышно позвякивал шпорами Ришон, но позвякивание это терялось в шелесте листвы. Церковник смотрел в спину провожатого и гадал, по какому принципу тот выбрал неудобную шубу из медвежьей шкуры: тяжеленная, с жестким ворсом, мрачного цвета бурка, в которой не то что охотиться, поворачиваться трудно.
Раскидистый дуб рос на вершине гребня. Дремучий взобрался на выступ, вполз под дерево. Чуть свесившись с вала, он непонимающе поглядел на тракт. Луна заливала ущелье бледным светом, показывая занесенную снегом дорогу, узкий замерзший ручеек. Все это осталось неизменным… Но ни повозок, ни людей не было. Снег валил рисовыми зернами, хлестал жгучими плетьми в лицо, забивал нос. Ветер шипел, превратившись в пучок ледяных бичей, жаждущих выколоть глаза. Следопыт несколько раз моргнул, стараясь избавиться от наледи на роговице, но картинка не изменилась.
Ришон поднялся, сапоги погрузились в рыхлую белую кашу. Шептун снизу разглядел серый силуэт на фоне черного неба.
– Нужно уходить, сейчас же! – прошептал следопыт. – Здесь что-то не так, совсем не так!
Ришон впервые услышал в голосе Дремучего страх, но не шевельнулся. Церковник всматривался в занесенную снегом дорогу, будто ощупывая ее невидимыми пальцами. Проводник, казалось, потерял голос. Он беззвучно открывал рот, но голосовые связки не исторгли ни звука. Это невозможно, повозки не могли исчезнуть бесследно! Глаза его долго обшаривали пустующую низину и… остановились на мече. Двуручный, с отломленным лезвием, он лежал в ущелье, почти занесенный снегом.
– Все-таки они были здесь, были! Посмотри, – следопыту вернулась речь, он указал на сиротливое оружие. – Тела наверняка занесло снегом, а телеги… не знаю. Их кто-то убрал.
Ветер то налетал ураганом, принося с собой целые снопы колючих искр, то на мгновение утихал, и тогда становилась слышна живая тишина леса, а страх наполнял нутро комом непереваренной пищи.
Под ногой что-то хрустнуло. Очень знакомый звук. Ришон, не отводя глаз от снежной круговерти впереди, наклонился, пошарил рукой. Круглое и твердое попалось почти сразу. Чуть вытянутое, с плавными боками, с дырками и чем-то острым. Хотя он уже знал ответ. Зубы ни с чем не спутаешь. Череп, заснеженный и почти отполированный, скалился на него.
Шептун внизу тревожно вскрикнул:
– Кто здесь?
Ришону почудилась скрытая истерика в голосе всегда