Сотканные из тьмы. Максим Александрович Городничев
оживленный спор.
– Солнце угасает, и тьма поднимает голову. Услышьте меня, оставьте границы, созывайте людей под стены замков, только так можно спастись! – Вскричал кардинал Иезекииль, обращаясь к монарху. – Сберегите народ!
Рука Хедрика II, ссохшаяся, покрытая островами пигмента и реками вен, водила пером по листку бумаги, делая ему одному понятные наброски. Болезнь, поселившаяся в теле с угасанием солнца, подточила жизненные силы. Старик чувствовал холодные руки смерти у самого горла. Звук голосов едва касался его внимания, пробегал безумными паучками по кромке мозга, и тут же рассеивался. И все же Хедрик продолжал улыбаться, у королей эти мышцы развиты, как у шутов, в глазах благосклонность, столь же профессиональная.
– Затмение – чепуха, и вы это прекрасно знаете, – прервав кардинала, сказал советник Игнатиус. Он в упор посмотрел на короля глубоко запавшими глазами, но не обнаружил на сморщенном лице, увенчанном короной, ни капли интереса ни к дискуссии, ни к себе. Игнатиус был невысокий, сильно раздался в талии, брюхо норовило перевалиться через пояс, но тот из крепкой кожи, надежно удерживал требуху на месте. – Астрономы и алхимики любят придать своей работе большее значение, чем стоит вся их псевдонаука. Уверен, солнце пошалит и вспыхнет, как прежде. Куда оно денется! Вы хотите знать, что по-настоящему важно? – Он сделал театральную паузу. – Я скажу! Недавнее выдвижение кочевников с мест поселения – достаточное доказательство гнусных намерений оборванцев из пустошей. Они могут попытаться завладеть нашим урожаем, пока мы прячемся за стенами, а то и напасть на столицу! Если не принять меры, плата за бездействие ляжет на ваши монаршие плечи.
– Но это же абсурд, – вспылил сенатор Гарканер, – что может жалкая босота? И зачем нам границы, когда планета замерзает? В мире теперь не будет границ! Иди, где хочешь, если сможешь. А если дикари доковыляют до Стратхольма, несомненно, разобьются о городские стены как прибой о скалы! Послушайте лучше Иезекииля, святой человек говорит дело. Границы прочертят стены крепостей.
В прошлом умелый воин, сенатор едва помещался на трибуне. Все такой же плечистый, но теперь и у него брюхо заставляет трещать ремень. Красное, как у свежего тунца, лицо раздалось, второй подбородок больше первого. Только глаза прежние: светлые, холодные, да и брови… хоть улицы ими мети.
– А как же посевы? Они сами себя защитят? Чем мы будем питаться в мерзлоте? – Игнатиус всплеснул пухлыми ладонями. – И причем тут святой человек? Я, как приближенный к королю, с кем только не общаюсь. Святость, она накладывает, а то и наваливает даже…
– Вы ведь советник короля, дорогой Игнатиус. – Зловеще осклабился сенатор. – А правда, вы сказали ему как-то, что в горизонтальном положении мозг не выше детородного органа? Не было ли это оскорблением?
Советник холодно посмотрел на монарха, во взгляде мелькнула неприязнь.
– Если человек выше на голову, это не заслуга ума, – ответил он, упорно игнорируя сенатора, – вот что я говорил. Слова относились не к его величеству.
– Варвары не основная проблема, –