НЕЗАБВЕНИЕ. Татьяна Аркадьевна Денисова
и затараторила:
– Завтра съезди в универмаг. Маринка обещала отоварить талоны на мыло и порошок. Приезжай к открытию. Ты понял, что я сказала?
Глеб вздрогнул от неожиданности и с досадой поморщился:
– Ну вот, началось – ни одно, так другое. Эх! Так и знал.
Говоря откровенно, он был зол и расстроен, но пытался сохранять спокойствие и спорить не стал. Да ну её! Жена была властной особой и любила выпускать пар. С ней лучше не связываться.
Лариска, помолчав минуту-другую, вытерла руки о свой халат, потом покосилась на Глеба:
– И загляни в гастроном, вдруг что-то выкинут.
Она злобно кивнула в сторону шкафа, где лежали все документы:
– Вон там возьми книжку с талонами.
Глеб заметил, как брызнула у неё изо рта слюна.
В ту же секунду, не дождавшись ответа, Лариска продолжила:
– Сахара осталось две ложки, и макарон – последняя пачка.
Она облизнула губы и крикнула:
– Ты слышишь меня?
Глеб изобразил слабую улыбку, что-то невнятное промычал в ответ. Ясно. Все планы рухнули.
– Расслабился, называется. Никакой личной жизни!
Бормоча себе под нос, Глеб украдкой поглядел на жену и угрюмо насупился. Потом успокоил себя: лучше выждать, а там посмотрим.
Он вытер о трико вспотевшие ладони и плюхнулся на диван. Послышался скрип. Глеб сидел неподвижно минуту-другую, потом включил телевизор. Тут он шумно вздохнул и, втянув голову в плечи, с тоской уставился в мерцающий экран.
Запутанные сообщения о конфликте Горбачева и Ельцина, про рыночную экономику и программу «500 дней» тревожили неопределенностью.
– Приватизация, демонополизация, либерализация; право граждан на лучшую, более достойную жизнь … – диктор монотонно бубнил и бубнил.
Голова начала разбухать от смутных предчувствий беды. Кто-то вокруг перекраивал жизнь, и страх перед будущим вспарывал мозг.
Глеб убавил звук, и голос диктора стал почти неслышен. Какое-то время он тупо таращился в телевизор, а потом принялся лихорадочно нажимать кнопки пульта, однако по-прежнему выбрал первый канал. Ему стало гадко и тошно. Глеб, поджав губы, прищурился и начал подергивать край рубашки.
Тут раздался громкий треск и шипение. Из кухни потянуло пережаренным луком, и вся комната разом наполнилась удушливым дымом. От него не было никакого спасения. Во рту пересохло, спазмы сводили горло. С детства от этого ненавистного запаха у Глеба пропадал аппетит и начиналась изжога. Он, багровея, закашлял, перестал теребить рубашку и, скрипя зубами, скорчился на диване. В горле жгло, горело где-то под ложечкой, или выше. Глеб, проглотив слюну, забурчал:
– Вечно одно и то же!
Хотелось хотя бы на время забыть, что жена где-то рядом, однако тут до него донеслось знакомое глухое брюзжание:
– Да пропади оно пропадом!
Глеб, подняв голову, резко выпрямился, и даже чуть-чуть испугался – в узком проёме