Число Приапа. Дарья Плещеева
смущению Тони. Казалось бы, искусствовед уж должен относиться спокойно к таким вещам, потому что насмотрелся на них вволю – что на древнегреческой керамике, что на японских гравюрах. Но Тоне было страх как неловко – «приап» вызывал у нее даже злость.
В конце концов она прошлась с лупой по всему полотну, ища тайных знаков в крыльях мельницы и ветвях деревьев. Никаких букв больше не было.
– Тонечка, деточка, покопайся-ка в глубинах прошлого. Писали вообще что-то на этих каменных дураках? – додумался Хинценберг. – Может, была какая-то непристойная латинская фраза, которую обозначали первыми буквами слов?
– Это могла быть и немецкая, и французская фраза, – возразила Тоня. – Мы же не знаем, на каком языке говорил этот несчастный мазила.
Ей совершенно не хотелось заниматься такими исследованиями.
Хинценберг отнял у нее лупу и еще раз внимательно разглядел надпись.
– Нет, все-таки «B»… Жаль, что ты не смогла повозиться с канадской работой. Если это, как нам показалось, копия, то канадская, выходит, оригинал. Послушай, а нет ли у тебя телефона этого канадца – как ты его назвала?
– Его зовут Ральф Батлер, – вспомнила Тоня. – Но Виркавс с ним не разговаривал, они письма писали. Господин Хинценберг, давайте я вас научу! Сделаю вам почтовый ящик, поставлю скайп, вы сможете с внуками бесплатно разговаривать!
– Бесплатно? – заинтересовался антиквар. – Это как?
– Через Интернет! Ему же все равно, где ваши внуки, в Юрмале или в Берлине.
– Деточка, я старый больной человек, я там сразу все перепутаю, – тут же выпалил антиквар, и испуг в голосе был неподдельным. – Что мы имеем с птицы гусь? (это он произнес по-русски с сильным еврейским акцентом). Мы имеем работу, которая может оказаться любопытной, если мы точно поймем, с чего эта копия. Давай я сам позвоню этому старому жулику Виркавсу… продиктуй, деточка, телефон…
Виркавс трубку не взял.
– Он куда-то собирался ехать, – сказала Тоня. – Может, у него совещание? Он же в совете директоров какого-то банка.
– Тогда бы он отключил телефон.
– Ну, тогда он в «маленьком домике».
– Без этого тоже нельзя.
Через пять минут они позвонили еще раз – и с тем же успехом.
– В его возрасте еще не положено вдруг падать на пол с инфарктом или с инсультом, – заявил Хинценберг. – Он же совсем молодой человек, ему даже шестидесяти нет.
Вошел совладелец «Вольдемара», Хмельницкий.
Он был красив, как сорокалетний герой-любовник испанского типа, в распахнутом длинном плаще из белоснежной кожи, сорвавшийся с киноэкрана и влетевший в захламленное и пыльное помещение, почти не касаясь пола; но если приглядеться – и лет было больше сорока, и черные волосы поредели, и белый плащ имел несколько желтоватых пятен.
Тоню всегда удивляли его бакенбарды, тоненькие, как новые шнурочки от ботинок, идеально подбритые. Она никак не могла понять, зачем мужской физиономии это украшение.
– Явился авантюрист! – приветствовал его Хинценберг. – С какого