Орден для поводыря. Андрей Дай
решить – жарить целиком или порубить на фарш.
– Довольно, – наконец выдохнул разведчик. – Пей.
И туземцы тут же припали губами к олову поднесенных чаш.
Безсонов, сидя на траве рядом с оглушенно трясущим головой китайцем, казался просто глыбой. Взрослым рядом с подростком. И соответственно к тому относился. Уговаривал ничего не понимающего, с ужасом на лице, озирающегося гостя отведать нашего немудреного угощения, впихнул в ручонку кружку с водкой и даже нежно приобнял за плечи.
Само собой, выпили за русско-китайскую дружбу. Очень быстро захмелевший чулышманский зайсан осмелел и, паскудно ухмыляясь, переводил сюсюканье сотника. Тайджин рыкал что-то в ответ, но мы уже никогда не узнаем, что именно. Откровенно забавлявшийся Мангдай, похоже, больше фантазировал, чем толмачил.
Дальше, после очередного тоста – уж и не важно, за что именно, – память сохранила события урывками. А Герочка, гад, весь вечер что-то пытавшийся мне втолковать, отчего чуть голова не пошла кругом, только ржет. Помню, как зажгли костры и зайсаны предложили казачьим офицерам очиститься по телеутским древним традициям. Прыгать, короче, заставили. И сами прыгали, пока это непотребство не прекратил Барков, заявив, что не станет лечить ожоги, коли кто в пламя шлепнется.
Потом вроде бы пели. Краснов вызвал на луг дюжину голосистых дядек, и те залихватски выдали:
Шел казак на побывку домой,
Шел вдоль речки тропинкой веселой.
Подломилась доска, подвела казака,
Искупался в воде ледяной.
Знал, что песня старая. Мои дед с бабкой здорово ее пели и ругались на нас с отцом, ни слухом, ни голосом не обладающими, когда пытались подтягивать. А сейчас кто ж рискнул бы мне перечить? Так что мог подвывать в свое удовольствие…
Наш зарубежный гость, принуждаемый любвеобильным сотником, тоже пытался петь. Хотя бы гласные тянуть. Только слов, в отличие от меня, он не знал, так что получалось забавно. Еще смешнее стало, когда Мангдай стал переводить субалтерну смысл того, чему тот пытался подпевать. Наверняка ни до, ни после этого дня тайджин никогда более не пел песню о русском казаке. То-то у него глаза квадратными сделались. Хотя черт его знает. Чужая душа – потемки. Тем более что наш доктор утверждал – у монголоидов вообще души может и не быть.
Был казак тот еще молодой,
Да к тому же еще холостой,
Эх, дощечка-доска, подвела казака —
Не дошел он до дому весной.
Тут Безсонов заплакал. Это помню. И даже знаю почему. Наверное, дом вспомнил. А китаец принялся что-то хлюпающему носом гиганту втолковывать. И похоже, сотник даже его понимал…
Принтц сцепился языком с Барковым. Спорили до хрипоты о Божьем промысле в свете расового вопроса. Корнилов торговал водкой с зайсанами. После бесславной гибели Турмека и большей части его «эскадрона» огромные земельные угодья остались без хозяина. Мангдай с Могалоком уже мысленно прибрали бесхозное, а тут коварный хорунжий с бочонком