На счастье. Никтория Мазуровская
говорила себе, что тут только она и папа.
Она и папа.
Папа и она.
Ее начало потряхивать.
До поезда осталось каких-то сто метров.
Диспетчер объявляла время прибытия какого-то поезда и с какой стороны идет нумерация состава, люди заторопились на нужный путь.
Папа уверенно шел и тянул её за руку.
Широкий шаг. Один его равнялся двух ее.
Но она успевала за ним, практически бежала. Лишь бы руку ее не отпускал.
Голова кружилась. Воздуха не хватало. Мысли снова путались, сознание уплывало.
Проводница проверяет билеты и документы, запускает их в вагон и провожает до нужного купе.
Ксюша влетает в него, замирает на миг, а потом от накрывшей с головой паники и страха забивается в угол, обнимает подушку и пытается снова дышать и не дать тошноте окончательно собой завладеть.
Здесь никого нет. Она в вагоне. Вокруг стены. Окно закрыто… вот… она цепляется мыслью за окно и пытается его открыть, но сил не хватает.
Папа подходит близко, накрывает ее ладони своими, надавливает сильней и окно поддается, открывает, впускает прохладный ветер и воздух.
Ксюша не выдерживает, поворачивается к отцу, прячет свое лицо на его плече и кричит.
От сковавшего ужаса. От накатившего страха и паники.
Кричит что есть силы, срывает голос, в который раз, но плевать на него.
Тело дрожит, руки сводит болезненной судорогой.
От папы ничем не пахнет. Никаким парфюмом. Он обхватывает ее плечи сильно, но ласково. Растирает спину, гладит. Утешает. Делится своим теплом.
Дикий страх отступает. Она вновь может дышать. Может разжать ладони, сжимающие отвороты папиного пальто. В ушах стоит не ТОТ страшный шепот и дыхание.
Слышит приглушенный голос отца.
– Ты справишься! Ты сильная и со всем справишься!
Она в поезде, едет в другой город, в новую жизнь, за которую придётся бороться с самой собой. Но так надо. Так правильно. В этом городе, в родных стенах она сойдет с ума.
– Не отпускай меня! – шепчет едва слышно, держит руку отца в своих пальцах, – Не отпускай меня пока не окажемся дома!
Руки отца самые надежные. Они не причинят боли. Они согреют теплом и укроют от кошмаров.
– Никогда!
Сознание вырубается, снотворное, выпитое дома, наконец, начало действовать.
****
Петр укрыл Ксюшу пледом, бережно убрал торчащие во все стороны волосы за ушко, провел пальцами по бледной щеке.
Только сейчас у него появилась надежда на будущее дочери. Спустя недели страха, безнадежного ужаса. Только сейчас он уловил как ее глаза снова стали живыми, в них загорелась какая-то эмоция. Что-то кроме страха и ужаса. Что-то другое, пусть и не слишком светлое. Пусть. Главное, что она готова бороться, готова совершать необходимые шаги.
Он только представить может чего ей стоило выйти из квартиры и сесть в машину.
Посмотрел на свою ладонь увидел царапины и отметины от ее ногтей.
Держалась насмерть. И губы в кровь искусала.
Но упрямо шла вперед.