Шара. София Осман
Вы в тот момент спросили у меня: «Вы тоже решили про Ренинского уточнить?»
Услышав это, я пропал.
То ли от глаз Ваших, то ли от смелости.
За минуту до слов и взгляда я готовился объяснить выходку Филиппова и просить за него прощения, но, услышав Ваш голосок, я произнес: «Я вызову его на дуэль!» – и сопроводил слова перчаткой.
Саша, Вы всегда были бунтаркой и, по всей вероятности, ей и останетесь.
Нарушая правила, Вы изящно присели и подняли перчатку, а затем распорядились унести пьяного Филиппова подальше, чтобы он не мешал Вашей визуализации. Вы – прекрасное создание, потому-то и вправе окружать себя исключительно красотой.
В тот вечер я от Вас не отходил, да что там не отходил – «волочился Гулявин».
Сперва наша связь казалась мне пустой незначимой забавой, без остроты и пикантности.
Переписка подтолкнула мое обожание, погрузив в добровольное внутреннее рабство.
Вы притягивали меня откровенностью и цинизмом, безо всяких маскировок и апелляций, оставаясь при этом таинственной и непостижимой.
Потому-то я и сиганул за Вами в деревню и живу третий месяц малосодержательно, желая лишь одного – быть в Вашей атмосфере, без которой теперь я точно пропаду.
Я кажусь себе слепым калекой, чье беспомощное положение требует держать за руку своего проводника, предвкушая избавление от царства тьмы.
Если Вам интересно, приезжал Бронас. Я связал его клятвой верности и убедил молчать о моих откровениях. Он был искренен. Я ему верю.
Про Вас он сказал следующее, хотя я его о том и не просил:
«Графиня Добронравова – образчик нового женского типажа, который для России пока дик и неприемлем, но набирает должный оборот на Западе».
Пытаясь понять, откуда в Вас эта неукротимая смелость и характерность, вынуждающая заменить женскую покорность живым темпераментом, я всё глубже погружаюсь в Ваш мир.
С любовью, Родион.
Родион Алексеевич!
Я не забыла той самой ребячьей выходки, послужившей причиной нашего знакомства. Я помню все детали эпатажных поступков каждого из участников того представления. То, что вы с Филипповым злословили про меня, устраивали клеветнический террор, организовывали нездоровую атмосферу, испортило немного – только одну жизнь – Вашу.
Нет тайны, что пьяная провокация, блестяще исполненная Данилом Андреевичем, была лишь поводом.
Я удивляюсь тому, что Вы выбрали мне в ближайшие друзья уважаемого господина Ренинского. Почему Вы отказали мне стать забавой, скажем, генерал-губернатора или военного министра? Может быть, я имела на них недвусмысленные виды, и упреком Вы могли бы меня смутить.
Вы же по глупости выбрали для невежественной интриги моего дальнего дядюшку, на чьей шее я ездила в младенчестве и училась опасно размахивать сабелькой.
Этой зарисовкой я ответила на ваш интерес к моему смелому живому темпераменту, чуткости к западным тенденциям просветительства и прекрасным способностям к верховой езде.
Граф,