Непридуманная сказка. Яна Перепечина
уже заканчивала мыть скучный серый линолеум, когда дверь из лифтового холла открылась, и в коридор просочились две женщины. Они тихо прошли по мокрым полам, молча кивнув на удивлённое «здрасьте» Александры, и скрылись в квартире Ермохиных. И снова стало страшно. Вот так, практически на пустом месте.
А потом, буквально через полчаса к ней постучала тётя Настя Овражкова, мама Инги и Маши. Александра широко распахнула дверь, улыбнулась и посторонилась:
– Ой, тёть Насть, проходите, пожалуйста!
– Да я на секунду, Сань. Пришла… сообщить… У нас ведь горе – Олеська умерла.
Александра ахнула, прижав пальцы к губам. Хотя и не удивилась, потому что непонятно как, каким-то таинственным образом она уже об этом знала. Тем не менее смерть двадцати восьмилетней здоровой женщины, подружки детства, стала страшным потрясением для них всех.
Тётя Валя Ермохина, мама Олеси и Ленки, от горя не почернела, но стала такой бледной, что казалось, будто и крови нет под её тонкой сухой кожей. Она очень похудела и тенью скользила в общем коридоре, отправляясь на работу или в магазин. Соседи делали для неё всё, что могли. Всем этажом они старались поддержать тётю Валю, а та не замкнулась и благодарно откликалась на любое проявление их заботы.
Потихоньку жизнь стала входить в привычное русло. И стало казаться, что ничего, горе у них, конечно, но понемногу всё налаживается и скоро станет полегче. И только Александра постоянно вспоминала Олесю и никак не могла ответить себе на главный вопрос: что же произошло в тот мартовский день?
А теперь, через два месяца, попала под машину их Машка Овражкова. И сразу после её гибели исчезла ещё одна довольно близкая подружка Олеси и Машки, их бывшая одноклассница Наталья Пасечкина, упитанная весёлая девица. Они с Олеськой даже внешне были похожи. Только Ермохина была химически кудрявой блондинкой, а Наташка – жгучей коротко стриженной брюнеткой. И вот нет ни Олеси, ни Маши. И Наталья пропала. Три девушки за два месяца…
Когда Саша с головой погрузилась в невесёлые и тревожные раздумья, зазвонил телефон. К счастью, негромко, а то она, глядишь, и инфаркт бы схлопотала от неожиданности – в таком плачевном состоянии были её несчастные нервы. Александра потянулась и, стараясь успокоить колотящееся в горле сердце, взяла со стола трубку и еле слышно выдавила из себя:
– Алё!
– Сань! Ляксандра! – весело, хотя и с некоторым сомнением пропела трубка. – Ты ли это, мой милый друг?
– Я, – выдохнула Саша и снова заплакала. В трубке недолго растерянно помолчали, потом витиевато, так, что сразу и не поймёшь – то ли сказали доброе, то ли обругали, – выразились, следом что-то грохнуло, и пошли короткие гудки.
Саша, мучительно поморщившись, отнесла монотонно гудящую трубку подальше от уха и заплакала ещё горше. Оттого, что поняла: помощь идёт. Та самая помощь, которая сейчас была ей нужна больше всего на свете, без которой осталось бы только ложиться и помирать. А теперь ничего, может, всё ещё и утрясётся.