Нежность (сборник). Белла Ахмадулина

      когда в окно, в темно, в полночный сад

      ты канула давно, неосторожно.

      А он – так глуп, так мил и так усат,

      что, право, невозможно… невозможно…

      Благословляю в райском том саду

      и дерева́, и яблоки, и змия,

      и ту беду, бог весть в каком году,

      и грешницу по имени Мария.

      Да здравствует твой слабый, чистый след

      и дальновидный подвиг той ошибки!

      Вернется через полтораста лет

      к моим губам прилив твоей улыбки.

      Но беговым суровым облакам

      не жалуйся! Вот вырастет твой мальчик —

      наплачешься. Он вступит в балаган.

      Он обезьяну купит. Он – шарманщик.

      Прощай же! Он прощается с тобой,

      и я прощусь. Прости нас, итальянка!

      Мне нравится шарманщик молодой.

      и обезьянка не чужда таланта.

      В саду личинка

      выжить старается.

      Санта Лючия,

      мне это нравится!

      Горсточка мусора —

      тяжесть кармана.

      Здравствуйте, музыка

      и обезьяна!

      Милая Генуя

      нянчила мальчика,

      думала – гения,

      вышло – шарманщика!

      Если нас улица

      петь обязала,

      пой, моя умница,

      пой, обезьяна!

      Сколько народу!

      Мы с тобой – невидаль.

      Стража, как воду,

      ловит нас неводом.

      Добрые люди,

      в гуще базарной,

      ах, как вам любы

      мы с обезьяной!

      Хочется мускулам

      в дали летящие

      ринуться с музыкой,

      спрятанной в ящике.

      Ах, есть причина,

      всему причина,

      Са-а-нта-а Лю-у-чия,

      Санта-а Люч-ия!

      Уж я не знаю, что его влекло:

      корысть, иль блажь, иль зов любви неблизкой —

      но некогда в российское село —

      ура, ура! – шут прибыл италийский.

      (А кстати, хороша бы я была,

      когда бы он не прибыл, не прокрался.

      И солнцем ты, Италия, светла,

      и морем ты, Италия, прекрасна.

      Но, будь добра, шарманщику не снись,

      так властен в нём зов твоего соблазна,

      так влажен образ твой между ресниц.

      что он – о, ужас! – в дальний путь собрался.

      Не отпускай его, земля моя!

      Будь он неладен, странник одержимый!

      В конце концов он доведет меня,

      что я рожусь вне родины родимой.

      Еще мне только не хватало: ждать

      себя так долго в нетях нелюдимых,

      мужчин и женщин стольких утруждать

      рожденьем предков, мне необходимых,

      и не рождаться столько лет подряд, —

      рожусь ли? – всё игра орла и решки, —

      и вот непоправимо, невпопад,

      в чужой земле, под звуки чуждой речи,

      вдруг появиться для житья-бытья.

      Спасибо. Нет. Мне не подходит это.

      Во-первых, я – тогда уже не я,

      что очень усложняет