Нежность (сборник). Белла Ахмадулина

      Я – скоро. Но покуда нет меня.

      Я – где-то там, в преддверии природы.

      Вот-вот окликнут, разрешат – и я

      с готовностью возникну на пороге.

      Я жду рожденья, я спешу теперь,

      как посетитель в тягостной приёмной,

      пробить бюрократическую дверь

      всем телом – и предстать в её проёме.

      Ужо рожусь! Еще не рождена.

      Еще не пала вещая щеколда.

      Никто не знает, что я – вот она,

      темно, смешно. Апчхи! В носу щекотно.

      Вот так играют дети, прячась в шкаф,

      испытывая радость отдаленья.

      Сейчас расхохочусь! Нет сил! И ка-ак

      вдруг вывалюсь вам всем на удивленье!

      Таюсь, тянусь, претерпеваю рост,

      вломлюсь птенцом горячим, косоротым —

      ловить губами воздух, словно гроздь,

      наполненную спелым кислородом.

      Сравнится ль бледный холодок актрис,

      трепещущих, что славы не добьются,

      с моим волненьем среди тех кулис,

      в потёмках, за минуту до дебюта!

      Еще не знает речи голос мой,

      еще не сбылся в лёгких вздох голодный.

      Мир наблюдает смутной белизной,

      сурово излучаемой галёркой.

      (Как я смогу, как я сыграю роль

      усильем безрассудства молодого?

      О, перейти, превозмогая боль,

      от немоты к началу монолога!

      Как стеклодув, чьи сильные уста

      взрастили дивный плод стекла простого,

      играть и знать, что жизнь твоя проста

      и выдох твой имеет форму слова.

      Иль как печник, что, краснотою труб

      замаранный, сидит верхом на доме,

      захохотать и ощутить свой труд

      блаженною усталостью ладони.

      Так пусть же грянет тот театр, тот бой

      меж «да» и «нет», небытием и бытом,

      где человек обязан быть собой

      и каждым нерожденным и убитым.

      Своим добром он возместит земле

      всех сыновей её, в ней погребенных.

      Вершит всевечный свой восход во мгле

      огромный, голый, золотой Ребенок.)

      Уж выход мой! Мурашками, спиной

      предчувствую прыжок свой на арену.

      Уже объявлен год тридцать седьмой.

      Сейчас, сейчас – дадут звонок к апрелю.

      О нечто, крошка, пустота,

      ещё не девочка, не мальчик,

      ничто, чужого пустяка

      пустой и маленький туманчик!

      Зачем, неведомый радист,

      ты шлешь сигналы пробужденья?

      Повремени и не родись,

      не попади в беду рожденья.

      Нераспрямленный организм,

      закрученный кривой пружинкой,

      о, образумься и очнись!

      Я – умник, много лет проживший, —

      я говорю: потом, потом

      тебе родиться будет лучше.

      А не родишься – что же, в том

      всё ж есть свое благополучье.

      Помедли двадцать