Винляндия. Томас Пинчон
обоих неприятности.
С Френезиной стороны стола, Блиц был поглотителем света, такого приходилось искать, чтоб увидеть, и трудиться, чтоб узнать, такому она платила слишком крупную десятину своей энергии, особенно когда он отваливал «через весь город», так он называл гонки за другими бабами. Ему нравилось бродить по теневым конторским комплексам в центрах этих городов Солнечного пояса, выискивать образованных дам в деловых костюмах, которые томились по кожаному прикиду изгоя. Не вопрос, это геморрой – но в одиночку, считала она, она пропадет, слишком уж на виду, недостаточно изобретательна. Она думала: Слишком поздно, мы тут в сцепке, частенько воображая такой поворот в беседе, что позволит ей сказать: «Все те парни – Блиц, я знала, что тебе будет больно, очень не хотелось, прости». Но он бы ответил: «Дай слово, что больше так не будешь». А она: «Как я могу? Едва они вскроют, что ты не прочь предать того, с кем ложился в постель, едва тебе присобачат этот код специалиста, так гламурные фугасы, вроде государственной измены, больше и не нужны, тебя могут использовать так же для чего угодно, в любом масштабе, вплоть до простейшего проступка, стоим им захотеть подцепить какого-нибудь местного судью, что склонен думать хером, как у тебя посреди ужина телефон зазвонит, и прощай мороженая лазанья». А у него бы на это не было ответа, и о невозможностях заговорила бы первой Френези. «Блейз, давай валить отсюда, к чертовой матери, сами по себе, насовсем… найдем жилье? Купим?» Иногда она даже произносила это вслух. Отвечал он обычно не «Давай», но «Конечно… можно бы…» И вскорости случалось лишь очередное назначение, очередная дефективная аренда, которую едва покрывал чек денежного содержания. Хоть кто-нибудь еще смотрит? Верила ли она когда-нибудь федеральным посулам защиты? Некая сказочная флотилия казенных машин без маркировки циркулировала круглосуточными сменами, присматривая за ними всеми, спящими в кроватках, удостоверяясь, что их свидетели останутся защищенными навсегда?
В доме тишина, их сын Николас спит при Ящикосвете. Прерия, которой тут и не было никогда. Филодендрон и комнатная пальма, не понимают, что происходит, и кот Юджин, который, вероятно понимает. Френези отняла руку у Блица, и все вернулись к делу, к прошлому, агент по розыску сбежавших должников с огоньком одержимости в глазах, и по-прежнему на шаг-другой в хвосте, умиротворен лишь ненадолго. Само собой, она знала таких, у кого вообще проблем с прошлым не было. Многого в нем они попросту не помнили. Многие рассказывали ей, так или иначе, что им довольно перебиваться в реальном времени, не отвлекая драгоценной энергии на то, что, будем честны, уже лет пятнадцать-двадцать как сдохло и пропало. Но для Френези прошлое листало ее дело вечно, зомби на горбу, враг, которого никому не хотелось видеть, пасть широкая и темная, как могила.
Когда шестидесятым настал капец, края юбок сползли, а расцветки одежды помрачнели, когда все стали краситься так, чтобы выглядело, будто краски на тебе нет совсем, когда лоскуты и лохмотья повидали лучшие дни, а очертания Никсоновской Репрессии прояснились до того, что их стали различать