Гидеон из Девятого дома. Тэмсин Мьюир
дядя не может принимать пищу в присутствии тебе подобных. Уйди, пожалуйста.
У Гидеон возник миллион вопросов. Например: «Каких таких мне подобных»? или «Что это за мелкий дядя цвета майонеза?» или «Это в смысле людей, которые ничьи не племянники, но зато сохранили все пальцы на руках?». Но она ничего не сказала. Несколько секунд она смотрела на него, и он смотрел на нее в ответ. Печати ненависти на его лице не было – но угрюмый застывший взгляд, казалось, пронизывал насквозь. Будь на его месте Крукс, она бы показала ему средний палец. В результате она кивнула и пошла прочь, сходя с ума от злости.
Как ее все это бесило. Она мечтала попасть в Когорту в том числе потому, что ее уже тошнило от темноты и одиночества. Ей хотелось стать частью чего-то более масштабного, нежели дом престарелых, где разводят лук-порей. И где она оказалась? Никому не нужная, она бродила по коридорам одна, без некроманта. Даже Харроу ее бросила, ничего себе удар по самолюбию? По-прежнему совершенно одинокая, разве что на свету. Она питала жалкие иллюзии, что испытания ликторов покажут, что она годится не только на то, чтобы подслушивать разговоры или портить другим завтрак. Даже «Мечи II» теперь казались желанными. В этом вот состоянии духа, не глядя по сторонам, она прошла по целой анфиладе пустых темных комнат и поднялась по влажной кирпичной лестнице. И неожиданно оказалась за пределами дома, в саду.
Солнце светило сквозь навес – стеклянный или из толстого прозрачного пластика. Садом это можно было назвать только с большой натяжкой. Неизвестно, где Первый дом выращивал свои съедобные листья, но точно не здесь. На металлических опорах наросла толстая корка соли. В горшках торчала чахлая зеленая поросль с длинными стеблями и уныло обвисшими цветами, выгоревшими от беспощадно белого света. От цветов шел странный, тяжелый, тревожный аромат. В Девятом доме не росло ничего, что имело бы запах: только мох и плесень в пещерах да безжизненные овощи на полях. Навес не доходил до края террасы. За ним ветер трепал корявые листья корявых старых деревьев. И там лежала под лучами безжалостного солнца Дульсинея, сама похожая на длинный обвисший цветок.
Совсем одна. Ее громадного телохранителя не было видно. Она полулежала в кресле и казалась усталой и слабой. В углах глаз и у рта виднелись тонкие морщинки. Шляпка на ней красовалась модная и глупая, а платье легкое и броское, еще не заляпанное кровью. Вроде бы она спала. Гидеон уже не в первый раз почувствовала укол жалости. Она хотела уйти, но не успела.
– Не уходи, – попросила Дульсинея, распахивая глаза. – Я так и думала. Гидеон из Девятого дома, здравствуй! Ты не могла бы поднять спинку моего кресла? Я бы сама подняла, но ты уже знаешь, что я нездорова и порой не способна даже на такое усилие. Могу ли я попросить тебя об услуге?
Полупрозрачный лоб под легкомысленной шляпкой блестел от пота, и Дульсинея едва заметно задыхалась. Гидеон подошла и долго возилась с креслом, растерявшись при виде простого механизма. Госпожа Септимус спокойно ждала, пока Гидеон справится,