Слишком женская история. Эллина Наумова
постели в туалет четыре раза за ночь.
Утром они взяли отгулы и заметались по городу. Свидетельство о смерти, справки, разрешения и квитанции попадали в тиски бумажника. А отложенные дедом на похороны и щедро добавленные Варвариной матерью червонцы освобождались из них. Павел четко следовал указаниям Ляли: «Дедулю вашего в гробу увидят пять стариков из трех подъездов. Поэтому не выпендривайтесь, берегите деньги. Они ведь только живым нужны». И если Варвару еще заносило то к венку «посолидней», то к свежим крупным гвоздикам, то ее муж экономил жестко и успешно. В пятницу, после поминального обеда, началась их новейшая жизнь – с бутылки шампанского на двоих.
– Давай уж еще раз деда вспомним, – слезливо предложила Варвара. – Может, ему чего-то не хватало? Ну, там, тепла, заботы?
– Положено внучке после похорон, да? – иронично усмехнулся Павел. И не выдержал, разозлился так, что даже побледнел: – Давай вспоминать. Был старик накормлен, обстиран, гулял, читал, телевизор смотрел. С правнуком общался, заметь, не возился, только болтал, когда скука накатывала. Мне бы так пожить на старости лет. Кстати, мать твоя молодец. Вела себя честно, скорбь не изображала, последнему своему мужу улыбалась ласково. А ты на меня зыркала, будто я деда мышьяком на досуге потчевал.
– Она люто его ненавидит. И никогда простить его не сможет, – обиделась на сравнение и поморщилась от словечек «зыркать» и «потчевать» Варвара. – Говорит, он бабушку в гроб уложил на полвека раньше положенного – бил, изменял, пил по-черному. Только язва его угомонила. А мама наполовину сиротой выросла.
– Вот и осуждай хамящих тружениц райсобесов, – искренне хохотнул Павел. – Стоит толпа божьих одуванчиков, небрежно прикрывает сволочизм морщинами и требует в один голос уважить и пожалеть. А кого они жалеют? Над родными издеваются, ясно соображают, что заслуживают от них только проклятий. Так пусть чужие по долгу службы воздадут им за трудовой стаж и прожитые годы.
– Им, наверное, тяжело стоять в громадной очереди. Ноги болят или поясница, – возразила жена. – И нищета доканывает. Протяника месяц на пенсию. Это сейчас она сто двадцать рублей, да и то не у всех. Если доживем до семидесяти, поймем, чего ветоши хочется.
– Мне захочется сдохнуть, – уверил ее муж. – Слушай, хватит. Давай радоваться свободе.
– Под музыку, – сдалась Варвара и открыла крышку проигрывателя.
В конце концов, дед-то был невыносимым. Он не желал бесшумно дряхлеть в кресле возле батареи. Ел мало, но горячо обсуждал домашнее меню и возмущенно отодвигал от себя яичницу. Говорил, что эту дрянь сам себе может пожарить. А на самом деле и чаю требовал налить и принести из кухни. Почти не выходил на улицу, но настойчиво советовал, во что одевать ребенка. Свои истерические требования он аргументировал оттенком вчерашнего заката. Донашивал штопаное тряпье и категорически отказывался от подаренной одежды. Зато безжалостно критиковал любую Варварину обнову. Ежедневно в шесть утра он появлялся из-за шкафа,