Дешевая литература. Женя Силин
и лекции, чтобы мы не обсудили white privilege, white male suprimacism и патриархальный мир, который не даёт развиваться женщинам и цветным, не говоря уже про цветных женщин. К истечению месяца учёбы мне заебалось слушать, как девушка, между прочим медсестра из Индии, всерьёз убеждала всех, будто её не берут на работу именно из-за цвета кожи. Группа ей вторила, ободряюще похлопывала по плечу. Профессор Луи, между прочим тоже медик, поддерживал её речами в духе, мол, она же ещё и женщина, что вообще ограничивает шансы.
Мне было невдомёк, не задумывались ли они хоть на секунду, что основная проблема вообще не в цвете кожи, а что её интеллект оставлял желать лучшего. И если для менеджера или маркетолога это даже преимущество, то для медика – противопоказание к работе.
В те редкие минуты, когда мы всё же обсуждали медицину, эта медсестра не могла ответить ни на один, вообще ни на один, даже самый простой вопрос. Например, когда мы обсуждали фармакологию и помощь людям в состоянии интоксикации, она понятия не имела, что такое half-life субстанции или что такое route of administration. Спрашивала у меня, я ей помогал. Наверняка, в её голове, я знал всё это только по тому, что был белым эксплуататором женщин, представителем доминантного класса членоносцев. Оспаривать это было бы бесполезно, к тому же, мне было легко ей помочь. Хотя иногда это переходило всяческие рамки, например, она понятия не имела, какое у человека давление в норме, тоже спросила меня. Пришлось рассказать.
Говорила она по-английски хуже меня, зато бойко рассказывала о всех невзгодах несправедливого и давящего на неё мира. В переводе это означало: оценки за assignments будут выше.
Подобных жертв, страдающих от гнета белых мужчин, было в моей группе очень много. От их речей, причём в основном продуцируемых преподавательским составом, я начинал уставать. Но всё же в первые месяцы сфокусировался на главном – алкоголе и заведении новых знакомств.
Я обживался, ходил по злачным местам, пару раз пересёкся с одногруппниками вне учебы, познакомился с жёнами остальных, познакомил всех со своей. Окружающее всё ещё казалось забавным, полуреальным приключением, хоть и утомившим.
С другой стороны, ну где бы я ещё мог представить, что на семейном ужине за столом будут колумбийцы, девушка из Мумбаи и пара парней с юга Индии. Все они учились со мной, были нашего с женой возраста, нацеленные на иммиграцию, серьёзные, работающие люди, в основном медбратья или медсёстры. Только я и моя жена выделялись – мы были из академической среды Петербурга. С дипломами, пафосом и высокомерностью, которую прятали даже если люди начинали говорить откровенную чушь.
– А у вас есть лепра?
– Лепра? Нет, в советское время ещё победили.
– Я просто работал с больными Лепрой.
Сэмюэль брезгливо оглядывал селёдку под шубой. Мы с женой приготовили русский стол, как нас и просили. Селёдка под шубой, водка, оливье. Тогда, в разгар зимы по новозеландским меркам, то есть в середине августа, всё это смотрелось сюрреалистически, вызывая острые ассоциации с Новым годом.
– И