Песнь моряка. Кен Кизи
а контракты подписаны, большинство пра-участников быстро уехали, оставив «Морского ворона» на попечение юпик-стряпчего и корпоративных менеджеров. Участники консорциума вернулись к тому, чем занимались раньше, а именно к одинокому пьянству, мыльным операм пенсионных домов «Морского ворона», расположенных в пригородах Анкориджа и Ситки, и мирному умиранию. Алиса связалась с сыном, учившимся тогда в церковном интернате Фэрбенкса, сообщила ему о своих вложениях в недвижимость, однако в юном Николасе обнаружилось не больше привязанности к Куинаку, чем прежде в ней самой. Он сказал, что у него в Фэрбенксе друзья, опекунская пара, к которой он вполне привык, может, он приедет к Алисе на каникулы. Ладно, я пошел. Пока.
Вскоре выяснилось, что откровенная Алисина неприязнь к игровым корпорациям, которыми владели местные пра, отнюдь не способствует таким полезным вещам, как дружба с соседями. Они всё спрашивали, какие у нее планы. Если она не собирается вступать в игру, почему бы ей не сдать всё и не свалить в… откуда там ее принесло? Это бесило ее не меньше, чем юпик-стряпчий. В конце концов она объявила, что уважает собственные корни и что ее планы – остаться на прекрасной родине. Из чистого упрямства, заключили соседи, шушукаясь за ее спиной. Она ясно дала им понять, насколько глубоко ей насрать на их мнение. Она остается.
Так Алиса осталась в Куинаке, просто из вредности. Она будет управлять этим чертовым собственным бизнесом, и ей не нужны наследства, наследники и льготы. И тем более ей не нужно устанавливать впереди супертарелку, чтобы позади нее тихо и пристойно нажираться. Если ей захочется выпить, она сделает это на виду у людей, у Господа Бога, и пошли все к черту!
Именно в тот период своей жизни она получила имя Атвязный Алеут Алиса. Для старых знакомых вроде отца Прибилова в ней словно жили два разных человека. Первый – ученица с палитрой красок, мягким голосом и страстным взглядом; всего лишь переставив цветок или свечу, она преображала все церковное убранство. Но стоило мягкоголосой Алисе Левертовой напиться – что случалось с ней очень часто и очень быстро, – она превращалась в бешеную краснорожую ведьму с языком, подобным гарпуну. Этот язык не заплетался от выпивки – он становился острее. Он колол и пронзал, и от него не было спасения тем, кто случайно становился его мишенью, пока полная отключка не обрубала у этого гарпуна трос. Придя в себя, Алиса обычно тихо каялась.
Шло время, однако натиск отвязного Алисиного альтер эго становился лишь сильнее. С годами бешеному гарпуну, чтобы взяться за дело, требовалось все меньше выпивки и хватало лишь намека на обиду. Корни Алисиной отвязности искали новую почву, расползаясь щупальцами под грунтом во все стороны. Ее бесило правительство и те, кем оно правило. Она злилась на белых людей – мало эти круглоглазые ублюдки с рыбьими животами попортили крови ее народу? – и не меньше на сородичей за то, что продались так дешево. Она проклинала человеческий род, просравший все, что только можно, и презирала