Песнь моряка. Кен Кизи
лососевой икре. Он также владел коптильней. Старомодный просоленный рыболов всегда напоминал Алисе старомодного резинового пупса – круглого, розового и лысого. Но это веселое подмигивание…
Подняв на следующее утро взгляд от бумаг, она увидала в дверях кабинета его ухмыляющуюся физиономию: одной рукой он прижимал к себе пятидесятифунтовый мешок с кофе, другой – чайник, кружку и пакет фильтров… у самого рта болталась огромная электроплитка, шнур застрял в его дурковатой ухмылке… определенно в Кармоди было что-то такое, от чего она не могла не улыбнуться в ответ. Оттого что интересный способ переноски, рассуждала она потом. Особенно пуза. Выпирающее из-под пуговиц клетчатой рубашки пузо Кармоди было на вид тяжелее мешка с кофе у него же под мышкой и тверже электроплитки. Брюхо настоящего моремана, куда там, но он тащил его перед собой с, хм, недоуменной гордостью. На ум ей пришел Хотэй, смеющийся будда.
– Кык нафот кыфе? – спросил он. Алиса непонимающе на него посмотрела. Он сгрузил свою ношу на стиральную машину и вытащил из зубов шнур. – Хотите кофе? Свежесобранный, из Боготы?
Она догадалась, что ему нужны двести двадцать вольт для электроплитки, но кофе пах действительно свежо, и пусть он лучше включает плитку здесь, чем изобретает приспособы у себя в номере.
Он прыгал среди стиралок и сушилок, подключая плитку, насыпая кофе и болтая. Алиса отметила, что старый толстопузый англичанин на самом деле проворен и ловок – так мог бы двигаться медведь, у которого быстрота движений прячется внутри неповоротливого на вид мяча из плоти. Кармоди закончил молоть кофе в собственной ручной кофемолке точно к тому времени, когда закипел чайник. Под его поддразнивания Алисе пришлось признать, что она не пила ничего подобного со времен Сан-Франциско. Подобной болтовни она не слыхала с тех же времен – ни напора, ни заигрываний, без которых мужчины Аляски не представляют себе разговора с женщинами, обычное утреннее перебрасывание словами, заполняющее паузы между глотками кофе. При этом мило. При этом легко. Она улыбалась.
После полудюжины утренних сидений среди барабанной дроби сушилок и хлюпанья стиралок – под кофе, небылицы и околесицу старого морского волка – Алиса Левертова стала замечать, что пламя Алисы Атвязного Алеута понемногу гаснет. Через три недели она отправилась помогать ему стелить новый линолеум на полу кухни. Через месяц она стояла рядом с ним на церемонии в той же церкви, где ее когда-то крестили, и заливалась краской так, что стала розовой, как и он. Она понимала: главной в этом браке была практическая сторона – старому Кармоди понадобилась американская супруга, чтобы не попасться в лапы миграционщиков. Поездка в родной Корнуолл каким-то образом выволокла из правительственного компьютера тот факт, что всеамериканская знаменитость Майкл Кармоди не является американцем, даже натурализованным. Брак превращал его в полноценного гражданина. Алиса, со своей стороны, становилась полуобладательницей процветающего предприятия