Песнь моряка. Кен Кизи
который со временем стал новой, более просторной бойней. Потом еще и еще, пока вся конструкция не превратилась в лабиринт из построек и переходов, расползшихся деревянным ленточным червем от свалки к вырубкам.
В новейшую пристройку вселились, как обычно, Луиза Луп и ее мать, Омар с ребятами ютились в старых сегментах. Эта новая часть именовалась столовой, хотя ее с одинаковым успехом можно было звать столовой, гостиной, прачечной или кухней. Дверной проем между ней и остальными помещениями завесили разрезанным пластиком – вертикальными полосами внахлест, толстыми, как прозрачная шкура. Со стороны джентльменов этот пластик был заляпан запекшейся кровью и табачным соком, со стороны дам – украшен наклейками-бабочками. Одной дамы, вообще-то. Мать уже больше года обитала вдали от запекшейся крови и мусора, восстанавливаясь после нервного срыва в одной из анкориджских лечебниц. Одни утверждали, что причиной срыва были свиньи, другие – что кегли. Радиотарелка Лупов редко переключалась на что-то, кроме «Баксов за кегли».
Бабочек придумала Лулу; она утверждала, что с ними пятна на пластике выглядят как букеты красных роз. Не имея ничего против крови и жвачки, она все же предпочитала им цветы и бабочек. На самом деле они нравились ей так сильно, что этот мотив вскоре распространился не только на разделительные полосы пластика. Бабочки украсили изоляционную прокладку между необшитыми стойками. Бабочки прилепились к открытым переплетениям проводов и к слоям грязного вискина, прикнопленного к окнам; бабочки были повсюду – от фибролитового потолка до фанерного пола. Тысячи.
Вышитые бабочки украшали оба пушечных жерла ее любимого орудийного лифчика – она надела его специально сразу после случившегося в фургоне конфуза. Этот бабочковый бюстгальтер и увидел первым делом Айк, когда всплыл наконец на поверхность из забытья, моргая и задыхаясь. Безграничный серый холод уступил место бутылочной духоте – воздух был такой горячий, что чувствовался как поцелуй пара. Голова Айка лежала на нежных коленях примадонны, ворковавшей так, будто в нем наконец-то признали героя.
– …ну а когда вы потом повернулись и я вас наконец рассмотрела… никто бы вас тогда не узнал даже при дневном свете. Ну что делать, вы же были весь исцарапанный! Ну все равно, простите, я так виновата, что вас стукнула. Я не знала. Или судите меня, или давайте прощайте.
За бабочками он рассмотрел Луизу Луп. Похоже, она так извинялась уже давно. Она подняла влажное полотенце, заглянула Айку в лицо и улыбнулась.
– А вообще, я хочу сказать: я вам так благодарна, что вы приехали, – она сжала полотенце и добавила: – сосед. – В рот ему полилась жидкость. Он попытался сесть, но Лулу прочно удерживала его лифчиком двенадцатого калибра. – Не волнуйтесь, это всего лишь ром. «Один-пятьдесят-один». Я позвонила Радисту, и он сказал, что это хороший дезинфектант, не хуже, чем вас лечили тогда в больнице «Свободные дочери». Лежите тихо…
– А где все?
– Все разъехались. Эдгар с Оскаром повезли