Во времена перемен. Людмила Федоровна Палатова
кровь на «толстую каплю». Был назначен акрихин, мама окрасилась в желтый цвет, но малярию вылечили, а тут и война началась, после нее мы уже никуда не ездили.
Каждое воскресенье из Карандеевки взрослые пешком отправлялись на базар в Инжавино за продуктами за 7 километров. Там покупали яйца, творог, сметану и пр. немного дешевле у наших же сельчан, которые в свою очередь тащили туда провиант на своем горбу. Логики этой не понять, как это часто бывает в нашем отечестве.
И память хранит своеобразный тамбовский диалект, тем более, что иногда он всплывал и в Перми. Даже когда я работала на целине, меня мгновенно опознал кузнец, которому попала железная стружка в глаз. На мое «здравствуйте, проходите, показывайте, что у вас?» он ответил:
– Дочка, а ты же тамбовская!
Это при том, что к Тамбову отношение у меня все же косвенное, в Перми меня дразнили за то, что я «акаю», а у деда величали пермячкой. В Карандеевке население не понимало, что такое средний род:
– Оньк! У табе полотенец-то иде? Он чистый? А яйцо уже готовая?
Слова тоже иногда имели другой смысл.
– А я вчерась кричала-то (плакала)!
– Ты в речку одна погоди, я сейчас разберуся (разденусь)!
– Гли! Манька-то уже растелешилася! (телешом – раздетый догола)
– Ты гляди, как бы Валька-то у табе не уходилси (не утонул)!
– Ой! А хлеб-то унесли! (украли). Кто унес? А ты глаза-то разуй!
– Леночка, у табе каструля люмЕневая или малИрованная?
– Эт куды ж я платок–то затутрила?
– Ты задохлик, табе Бог убил, так сиди, не питюкай!
– Намедни я так гОрилась (расстраивалась)!
– Эт чаво ты там гнЕздишьси (устраиваешься поудобней)?
– Эт каструля-то добре велика! Ты дюже-то не соли!
– А щи-то уже охварыздали?
– Вчерась у Петровны песни играли!
– Эт чтой-то наделали-то? Ни пришей, ни пристебай!
– Не буду это исть, гребую (брезгую).
– Чтой-то ты столько положила-то? Эт ведь ни в сноп, ни в горсть!
– А белье-то белое, прям кипенное.
О громком пении моя тетка говорила: «Ягодка! Эт чтой-то он сибе так мучаить?». Щи не сварить, а «собрать». Спрятаться – «схорониться». К девочке ласковое обращение «сынок», а ко всем – «ягодка». Черта поминали под именем «анчутки» или «нечистика», плохое пожелание «игрец табе возьми» или похуже – «паралик табе расшиби». «Бог с ними» звучало как «сынок, да они-то!». Щенка называли «кутек», а загон для овец «катух». Дед говорил тетке: «Оньк! Ты чай-то хрухтовый завари. От Высоцкого оставь на воскресенье. А в церкву пойдешь, платок надень кобеднишный».
По отношению к долгам:
– В пОлях не хлеб, по людЯм – не деньги.
– У тебе плачуть – просють, а ты реви, да не давай.
– Одна копейка звенеть не будет, а у двух звон не такой.
– Бывають дураки в полоску, а ты дурак во всю спину!
– Ты Ваську-то шумни (позови).
Про