Мама, я люблю тебя. Уильям Сароян
была закрыта. Мне хотелось оказаться в нем как можно скорее, потому что вокруг были коридорные, а на мне не было ничего, кроме розовой ночной рубашки, которая очень просвечивала. Я забарабанила в дверь и закричала:
– Мама Девочка!
Дверь распахнулась как от взрыва. Мама Девочка взглянула на меня – и так ужасно вздохнула, что из нее вышел весь воздух, какой в ней только был. Не сказав мне ни слова, она отвернулась от меня, пошла и снова улеглась в постель. Я вошла и закрыла за собой дверь, и подошла к Маме Девочке, и стала просить у нее прощения, и она сказала, что мне не следовало уходить, и что я напугала ее до смерти, и что надо позвонить управляющему, что я нашлась и уже в своей комнате, с мамой. Так я и сделала.
И тогда она укуталась с головой в одеяло.
У меня кошки заскребли на душе, когда я увидела, что Мама Девочка укуталась с головой: так она делает всегда, когда очень расстроится, а виновата в этом сейчас была я. И я стала просить:
– Мама Девочка, не расстраивайся, пожалуйста, не прячься, прости меня, пожалуйста.
Но Мама Девочка ни за что не хотела вылезти из-под одеяла. Она сердито пробурчала что-то, только я не поняла что.
– Что ты сказала, Мама Девочка?
– Я сказала, что ты поставила меня в ужасно дурацкое положение.
– Нет, нет, Мама Девочка, не поставила! Пожалуйста, вылези.
– Нет. Я зла. Зла на тебя. Зла на твоего отца. Зла на Питера Боливия Сельское Хозяйство. Зла на Клару Кулбо и Глэдис Дюбарри – но больше всех я зла на Матушку Виолу, потому что, приди она вовремя, я бы не поехала в Нью-Йорк. Теперь, когда я в Нью-Йорке, я очень жалею, что я не в Калифорнии.
– Ну уж нет: здесь лучше всего на свете!
– Хуже всего на свете! Мне хочется умереть.
– Не надо, Мама Девочка, не говори так, а то вдруг Бог услышит тебя и поверит, и возьмет тебя на небо – а где тогда буду я?
– В коридоре на двадцать первом этаже «Пьера». Как ты могла это сделать?
– Ну пожалуйста, вылези.
– Нет, я зла. Уходи.
– Куда?
– В Париж. К своему отцу. Но только не в ночной рубашке. На разведенную мать и так всегда косятся. Еще скажут, что я плохо тебя воспитываю.
– Но ведь ты воспитываешь меня хорошо!
– Голову даю на отсечение, что хорошо, – и это такой больной человек, как я!
– А разве ты еще больна?
– Ужасно. Смертельно. До безумия.
– Но почему?
– Я невезучая. Я ничтожество. Я никто.
– Ты?! Неправда, ты везучая, и не никто, а ВСЁ!
Мама Девочка высунулась из-под одеяла и спросила:
– Ты и вправду так думаешь, Лягушонок?
– Думаю? Знаю! Ты самая красивая и везучая во всем мире.
– Раз так, мы одеваемся и идем гулять.
– Ура!
– Не так громко! Это тебе не школа, это «Пьер». На разведенную мать и так косятся.
– Тихое ура!
– Да, Лягушонок, кричи ура тихо.
– Ура еще тише!
– Чудесно.
– Ура тихое-претихое.
– Прекрасно.
Я