Осада, или Шахматы со смертью. Артуро Перес-Реверте
хозяин обслуживает покупательниц. Простолюдинки из соседнего квартала – шерстяные полушалки, саржевые юбки, гребни в высоко взбитых волосах, корзинки на руке. Бойкие и бесцеремонные – истые жительницы Кадиса. Та, что помельче, – хорошенькая, белокожая, с изящными ручками. Грегорио Фумигаль наблюдает, как девицы перебирают выставленные на прилавке коробочки и мешочки.
– Завесь мне полфунтика вот этого желтенького, Фраскито.
– Это тебе не годится. Жирное слишком. Поверь мне, милая.
– И что ж с того, что жирное? Что за беда?
– Да вот то. Оно на свином сале. Будет от тебя хрюшкой нести… Давай я вот тебе лучше отмерю этого, на кунжутном масле. Прелесть что такое. Совсем другое дело.
– Ну да, и сто́ ит, небось, втрое… Знаю я тебя.
Фраскито Санлукар принимает вид оскорбленной невинности:
– Разумеется, это немного подороже. Но ты заслуживаешь мыльца самого высшего качества. На красоте экономить не надо. Кстати, его же употребляет императрица Жозефина…
– Да и черт бы с ней! Не желаю мыться тем же, что эта лягушатница.
– Остынь, красавица. Ты не дослушала. И английская королева. И португальская инфанта Карлота. И еще графиня де…
– Ты кого угодно уговоришь, Фраскито.
– Так сколько, говоришь, тебе фунтов?..
Хозяин заворачивает коробочку. Когда покупку делают женщины, следует упаковать товар покрасивей, обернуть поярче – в цветную бумагу с названием лавки. Реклама заведению будет.
Грегорио Фумагаль, посторонившись, дает девицам пройти и смотрит им вслед.
– Извините, дон Грегорио, – говорит хозяин. – Спасибо за долготерпение.
– Что ж, война войной, а торговлишка, вижу, бойкая?
– Грех жаловаться. Покуда порт открыт, ни в чем недостатка нет. Даже французские товары прибывают… И слава богу, а то наш Кадис падок до всего заграничного, а испанские мыла пользуются неважной репутацией… Говорят, подмешивают туда черт знает что.
– И вы тоже подмешиваете?
Гримаса Фраскито должна означать, что достоинство его задето. Смесь смеси рознь, отвечает он. Вот, взгляните, – он показывает на коробку с кусками белоснежного мыла, – это немецкое. Содержит много жира, потому что где же взять в Германии оливкового масла, но зато уж и очищают его, пока ни малейшей отдушки не останется. А наши туалетные мыла никто брать не хочет, потому что много всякой дряни наварили – народ и перестал доверять, сплошное, говорит, надувательство. Вот и получается, что мы за чужие грехи платим.
Бум-м! – прокатывается где-то в отдалении приглушенный гром. Но здесь лишь слегка вздрагивает деревянный пол и дребезжит стекло витрины. Посетитель и хозяин мгновение прислушиваются.
– Обстрелы – как? Беспокоят вас?
– Редко. – Фраскито с невозмутимым видом упаковывает два фунта мыла и склянку с краской для волос. – Наш квартал – далеко… А бомбы и до Сан-Агустина не долетают.
– Сколько с меня?
– Семь реалов.
Грегорио кладет на прилавок