Песни Свободы. Алексей Борисович Суховерхов
муравейником.
Все силы были брошены на поиски тех, кто это сделал. Аресты и обыски среди анархистов, да и всей оппозиции, ни к чему не привели. И только благодаря предательству полиции удалось узнать, кто стоял за этим взрывами. Им оказался – один – Франсуа, который был перед ним.
Первая попытка ареста Франсуа едва не стоила жизни полицейским. Он успел скрыться, а дом, в котором жил, заминировать.
К этому времени имя Равашоль стало нарицательным. Его знал весь Париж. Его боялись. Его любили. Газеты печатали биографию Франсуа и на перебой рассказывали, как простой рабочий, красильщик стал революционером, который взорвал Францию. В считанные дни по всей стране у него появились последователи. С его подачи революция вошла в новую стадию – индивидуального террора. И тогда многие революционно настроенные французы поняли, что если время свержения действующей власти и построения более справедливого общества еще не пришло, то можно взорвать то, что есть, виновных в этом, представителей этого самого государства. Здесь и сейчас.
Но Франсуа не только взрывал. Он еще и брал на себя ответственность за эти взрывы. Он находил возможность общаться с журналистами. Аббат Кларе помнил его интервью в одной из центральных газет, где Франсуа сказал: «Нас не любят. Но следует иметь в виду, что мы, в сущности, ничего, кроме счастья, человечеству не желаем. Путь революции кровав. Я вам точно скажу, чего я хочу: прежде всего, терроризировать судей. Когда больше не будет никого, кто посмеет нас судить, тогда мы начнем нападать на финансистов и политиков. У нас достаточно динамита, чтобы взорвать каждый дом, в котором проживает судья»
И слова его не расходились с делом. Уже через несколько дней после его знаменитого интервью был взорван дом прокурора Було, выступавшего на процессах против анархистов. Это было на улице в на Рю де Клиши. Взрывной волной жителей выбросило из постелей. Вся округа была разбужена истошными криками жильцов, взывавших о помощи через окна, потому что лестничные пролеты были полностью разрушены. Казалось, что он действительно мог бы взорвать каждый дом, в котором живет полицейский или судья. Любой представитель государственной власти.
– Неужели Вы все-таки считаете, что имеете право убивать, решать за господа бога, кому жить, а кому умереть?– спросил священник.
– Во всех слоях общества мы видим людей, которые желают если и не смерти, то, по крайней мере, неудачи своему ближнему, потому что эта неудача поможет улучшить их собственное положение. Разве промышленники не желают смерти своим конкурентам? Разве не хотят торговцы остаться единственными в своей сфере, чтобы воспользоваться всеми преимуществами этого? А надежда получить работу дает право безработному ждать, что кто-то ее лишится. В обществе, в котором все это происходит, не причин удивляться тем поступкам, в совершении которых меня обвиняют, они лишь логическое продолжение общей борьбы каждого человека за свое выживание. Все это приводит к мысли: «Раз таков порядок вещей, могу ли я колебаться в