Каменный ангел. Маргарет Лоренс
хмурит брови, и на его лице появляется выражение глубокой озадаченности, как будто он хочет заговорить, но не знает, как начать. Слова всегда давались ему с трудом. С каждой минутой подозрения мои становятся все сильнее, и вот уже я жалею, что согласилась пить этот чай. В чем дело? В чем дело? Я хочу выкрикнуть этот вопрос прямо ему в лицо. Вместо этого я делаю то, что мне и полагается, – складываю руки на животе и жду.
– Как-то пусто у нас стало с тех пор, как Тина уехала, – наконец говорит он. – Стивен тоже редко заходит.
– Она уже месяц как уехала, а то и больше, – довольно резко замечаю я, и сердце мое ликует оттого, что это я напоминаю ему, а не наоборот.
– Слишком большой он, этот дом, вот что Марв имеет в виду, – встревает Дорис. – Дети только по праздникам заглядывают, да на выходных иногда – куда нам одним столько места?
– Это наш-то дом большой? – Почему я так болезненно воспринимаю эти слова? – Я бы не сказала, встречала я дома и попросторней.
– Ну, конечно, теперь-то вон дома в несколько уровней строят, – говорит Дорис. – Но у нас четыре спальни – по нынешним меркам это много.
– Четыре спальни – это много? В доме Карри было шесть. Даже в доме Шипли и то пять.
Дорис пожимает плечами в коричневом шелке и выжидающе смотрит на Марвина. Скажи же что-нибудь, заклинает ее взгляд, теперь твоя очередь.
– Мы подумали, – Марвин говорит так же, как думает: медленно, – в общем, мам, мы тут с Дорис поразмыслили и решили, что надо бы дом продать. Купить квартиру. Поменьше. И содержать легче, и никаких лестниц.
Я не могу говорить – боль под ребрами снова пронзает меня кинжалом. Что это, легкие? Или сердце? Боль теплая, как августовский дождь, как слезы ребенка. Теперь я понимаю, зачем накрыт этот стол. Откормить меня на убой, как корову. Знала бы, ни за что не притронулась бы к ее треклятым орехам и глазури.
– Этого не будет никогда, Марвин. Это мой дом. Это мой дом, Дорис.
– Нет, – тихо произносит Марвин. – Ты передала его мне, когда я взял на себя твои дела.
– Да, я знаю, – быстро говорю я, хотя на самом деле ничего я не знаю, забыла, – но это же было только для удобства. Разве нет? Дом мой – как был, так и есть. Марвин, ты слышишь меня? Он мой. Разве не так?
– Конечно, твой.
– Погодите-ка, – обиженно кудахчет Дорис, словно курица, которую петух топчет против воли, – погодите-ка…
– Послушать ее, – говорит Марвин, – так получается, я ее гоню из этого чертова дома. Так вот: никого я не гоню. Ясно? Если ты этого еще не поняла, мама, какой тут может быть разговор?
Я понимаю, и в то же время нет. Голова моя занята лишь одной мыслью: это мой дом. Я купила его на деньги, которые заработала сама, в этом городе, ставшем мне домом после того, как я уехала из прерий. Может, это и не совсем дом, ведь только самый первый дом – настоящий, но он мой, здесь все мне родное. Все, что было в моей жизни и уже ушло, воплотилось в вещах, заполнивших этот дом. Лампы и вазы, скамейка у камина с вышитой накидкой, тяжелое дубовое кресло из