Пролог. Виктор Рымарев
годы. Хочешь, не хочешь, а приходилось избавляться.
– Как это?
– Очень даже просто. Если младенец мёртвым родится, а в те годы это часто случалось – закопаю. Никто ничего не узнает. А если живой родится, да здоровый – в приют отдам.
Марья Ефремовна замолчала и задумалась о чём-то своём. Я наполнил стопочку.
– В войну опять много было работы, – продолжала бабулька, молодецки опорожнив стопку. – Сколько баб не от мужей рожало. И аборты делали. Ну, это больше эвакуированные. А потом затихло помаленьку. Но и сейчас хватает, да я отказываюсь. Стара. Хватит с меня.
Действительно, хватит, подумал я, вставая.
– Спасибо, бабушка, за хлеб, за соль.
– Не за что. А и вправду питок ты никудышный.
– Какой есть. Вы бутылку-то заберите, допьёте помаленьку.
– И то верно, – согласилась хозяйка, затыкая бутылку капроновой пробкой и убирая её в сервант. – Так ты бери, чего надо. Не стесняйся. Только картошку сам не копай.
Далась ей картошка. Как оберегает. Вот и кончился мой первый день в Кашине, а я и на шаг не продвинулся к намеченной цели.
Глава третья
30 июля. Среда. Кашин.
Я проснулся ровно в семь. Зевнул, потянулся, встал и, сунув ноги в тапочки, рысцой выбежал во двор. Угораздило их построить нужник в самом конце огорода. Не могли поближе поставить. Ладно – сейчас лето, а зимой? Брр, даже подумать страшно.
Огород у старухи приличный. Соток десять – не меньше. И почти весь засажен картошкой. Ничего, хорошая картошка. Дружная. В одном месте только ботва какая-то вялая. Почти у самого сортира.
– Доброе утро, сосед! – вдруг прогремело из нужника.
Я вздрогнул от неожиданности.
– Доброе утро. Это вы, Пётр Ильич?
– Я. Кто же ещё? – ответил Нароков, открывая дверь. Он был в синем спортивном костюме и шлёпанцах, мокрых от утренней росы. – Как устроился?
– Нормально.
– Чего стоишь? Иди, – он кивнул на дверь. – Я подожду.
Когда через несколько минут я вышел из «приюта отдохновения», Нароков стоял на том самом месте, где я оставил его и задумчиво рассматривал участок с вялой картофельной ботвой.
– Пожадничала бабка, – сказал он, качая головой. – Говорил ей: зачем копаешь в такую рань? Ещё не отцвела толком. А-а.
Нароков понуро махнул рукой.
– Пётр Ильич, – обратился я к нему. – У вас нет турничка? Размяться бы немного. Организм требует.
– Какой ещё турничок? Ах, да. Есть турник. Идём ко мне во двор.
Он круто развернулся через левое плечо и повёл меня за собой.
– Пётр Ильич, вы моей хозяйке случайно не родня?
– Дальняя. А что?
– Ничего. Элементарное любопытство.
Турник был неплохой. Низковат, правда.
– Колька мой смастерил, когда в десятом классе учился, – грустно улыбаясь, сказал Нароков. – К армии готовился.
– Два года – разве это служба? –