Напряжение. Е. Гранде
все коды платежей, какие кнопки программы отвечают за подселение, как правильно вписывать миграционную карту гостя и так далее. Голова шла кругом от переизбытка информации. Под конец смены я полностью разочаровалась в себе и своих способностях. Мне казалось, что выучить все эти команды невозможно, да и сама компьютерная программа по заселению гостей казалась невероятно сложной.
Моя первая рабочая смены закончилась в 20:00. Чтобы добраться до дома мне нужно было ехать 40 минут на метро с двумя пересадками, затем около 10 минут на автобусе и 15–20 минут пешком от автобусной остановки до квартиры. Кто бы мог подумать, что тратить почти 3 часа в день на дорогу это вполне нормально для крупных мегаполисов. По крайней мере, в первый раз для меня это было настоящим мучением. Работая все 12 рабочих часов на ногах, ехать 1,5 часа домой было последнее, что я хотела делать.
Около 21:30 я добралась до дома и обнаружила, что Женя уже пришла с работы. Судя по всему, она была на кухне и готовила что-то из рыбы. Спустя 2 недели моих наблюдений за ней, я успела заметить, что мясо она совсем не ест, предпочитая день через день жарить себе рыбу. Каждый раз запашок стоял неистовый в самом неаппетитном значении, поэтому мне приходилось после ее готовки открывать везде окна и выветривать дух жареной рыбы.
Если бы нужно было описывать внешность Жени, то можно было бы сказать, что это помесь хиппи с готом. Из-за чрезвычайной худобы вся одежда на ней висела тяжелым грузом, что создавало ощущение ходячего мешка с костями. Волосы были чуть выше плеч и отливали черным цветом как перья ворона. На обеих руках были вытатуированы какие-то надписи, которые я никак не могла разобрать, примеряя все языки, которые знала. Выглядело это так, будто Женя не собирается останавливаться на этих тату, наоборот – они были лишь трамплином или же пробой материала для настоящего искусства.
Во всем ее существе чувствовалась беззаботность, граничащая с безалаберностью. Она могла оставить сушиться постиранные вещи в ванной и неделю их не снимать. Как будто специально ждала, когда они скукожатся от сухости. По вечерам она долго болтала по телефону, оглушая квартиру приступами смеха и быстро меняющейся тональностью голоса от контральто к чистому сопрано и обратно. Так она выражала моменты удивления или понимания. Но ее смех мне очень нравился, такой звонкий и заражающий, как будто она бессознательно призывала все окружающее разделить с ней чувство радости.
Как-то раз она пригласила меня к себе в комнату. Тогда меня поразила огромная мандала во всю стену и разнообразная атрибутика похожей тематики.
– Ты исповедуешь буддизм? – спросила я.
– Нет, – весело ответила она.
– Тогда зачем тебе все эти вещи? – кивнула я в сторону мандалы.
– Мне нравится делать вид, что я к чему-то принадлежу, – она с грохотом плюхнулась на кровать и рукой стала выводить в воздухе узоры. – Я примеряю на себя образы сторонников разных религиозных течений, чтобы в конце выбрать