Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне. Мэтью Дж. Кирби
Стейнольфур сложил костерок. Скупые движения воина говорили о минувших битвах и шрамах. Гейрмунну часто казалось, что десять лет, отделявшие его возраст от возраста Стейнольфура, вместили в себя гораздо больше событий, чем умещается в такой отрезок жизни. В русой бороде Стейнольфура блестела седина, а если бы его кожа была шкурой, она бы уже не годилась для выделки. С Гейрмунном он говорил как друг и советчик, нередко – как и тот и другой одновременно. Однажды, напившись и уйдя в воспоминания, Стейнольфур упомянул время, когда он сиживал гребцом на корабле. Неужели он успел побывать в рабстве? Вопрос этот занимал Гейрмунна, но негоже было спрашивать человека о том, что сболтнул его пьяный язык, спущенный хмелем с привязи разума. И потому вопрос так и повис в воздухе.
– Жара у тебя, как вижу, нет, – сказал Стейнольфур, доставая из сумки кресало и щепотку черного трута. – Болит сильно?
– Чуть-чуть, – соврал Гейрмунн.
Теперь, когда его больше не донимала забота о брате, он заметил, что рана вспухла и была твердой на ощупь. Каждое движение рукой отзывалось острой болью. Боль не исчезала и в состоянии покоя, делаясь тупой. Но он не собирался жаловаться Стейнольфуру. Гейрмунну хотелось поскорее вернуться в Авальсснес и убедиться, что Хамунну уже оказали помощь.
– Напрасно ты затеваешь костер. У нас нет времени рассиживаться.
– О времени можешь не беспокоиться, – ответил Стейнольфур. Он ловко высек искры и подул сквозь плотно сжатые губы на трут, пока не вспыхнул огонь. – Твой брат вскоре попадет в руки врачевателя и выживет. Или умрет, если так будет угодно судьбе. Как ни старайся, тебе этого не изменить. А нам надо обработать твои раны.
Гейрмунн промолчал, но мысленно воззвал к норнам, которым предстояло решить дальнейшую участь Хамунна – если они уже не сделали это.
– Ну вот. Разгорелся, – сказал Стейнольфур, глядя на пламя. – Я же знаю: ты не за брата волнуешься. Тебя беспокоит отцовский гнев.
– Нет, я волнуюсь за брата, – хмуро возразил Гейрмунн.
Стейнольфур встал. Он скрестил руки, дожидаясь кивка Гейрмунна.
– Но и отцовский гнев меня тоже тревожит, – признался Гейрмунн.
Он сидел левым боком к костру. Тепло огня быстро проникло под одежду, но только слева. Правая часть тела по-прежнему дрожала от сырости и холода. Дрожь, пробиравшая спину, была сродни Гиннунгагапу[2].
– Когда отец увидит Хамунна, он спросит, где я, и обвинит в случившемся меня.
– Стоишь ты рядом или нет, отец все равно тебя обвинит, – сказал Стейнольфур, подходя к Гейрмунну.
С фьорда вернулся Шальги и принес два бурдюка чистой студеной воды.
– Кто тебя обвинит? – спросил парень, слышавший лишь часть разговора.
– Отец, – ответил Гейрмунн.
– А за что? – не унимался Шальги.
– За то, что сует нос не в свои дела, – сказал Стейнольфур. – Поищи-ка лучше камней и положи их в огонь.
Шальги посмотрел на Гейрмунна. Оба улыбнулись. Потом Шальги набрал камней нужной величины и разложил по краю костра нагреваться.
– Теперь