Жажда боли. Эндрю Д. Миллер
полное беспросветной тоски.
Глава вторая
1771
1
Трижды в год преподобный Лестрейд и его сестра делают себе кровопускание. Это своего рода ритуал, вроде копания клубничных грядок в октябре или с каждым разом все более утомительных поездок в Бат в мае, которые придают году законченность и определенность и при отсутствии которых неизбежно возникает ощущение некоей неудовлетворенности. «Кровопускание, – любил говаривать отец пастора, а теперь, в свою очередь, любит объявлять и он сам, скорее ради удовольствия повторять слова отца, нежели побуждаемый искренним убеждением, – очень полезно мужчинам и лошадям. Также оно полезно практичным и сухопарым женщинам».
Обычно эту процедуру производит доктор Торн, человек вполне компетентный. Но на этот раз приехать он не сможет, поскольку недавно упал с лошади, угодившей ногой в заячью нору.
– Почему бы не обратиться к Джеймсу Дайеру? – спрашивает Дидо, закрыв книгу и протягивая руки к вечернему камельку.
Его преподобие постукивает о зубы черенком своей трубки.
– Нет, сестрица, думаю, это не лучший совет.
– Полагаю, ему уже приходилось видеть кровь.
– Конечно, – отвечает пастор. – Может быть, даже слишком много крови.
– Ну, если Торн не может приехать, а доктора Дайера ты попросить боишься, хоть он и пользуется нашим гостеприимством, я сама отворю себе вену. А если не смогу, то попрошу Табиту.
С деланным простодушием пастор спрашивает:
– Неужели доктор Дайер злоупотребил твоим гостеприимством, сестрица?
– Вовсе нет. Не злоупотребил. Ты, как всегда, неправильно меня понимаешь, Джулиус. Это так досадно! Мне потому и приходится делать кровопускание, что ты постоянно меня изводишь.
– Как же я извожу тебя, сестрица?
– Ты противоречишь любому моему желанию.
– Например, купить ложки?
– Ох, какая нелепость, ложки! Да, ложки. А теперь еще и это.
– Ты могла бы и сама его попросить.
– Могла бы. А еще могла бы прогуляться до кабака Сэкстона и опорожнить там бутылочку рома, – с этими словами Дидо встает, и платье ее шелестит, будто живое существо. – Доброй ночи, братец.
– И тебе доброй ночи, сестрица.
С высоко поднятой головой она выходит из гостиной. Уже добрых двадцать лет, думает пастор, он не может взять над нею верх в споре.
Луна в последней четверти, появляется на небе в десять часов и тридцать минут. Его преподобие спит и видит во сне свой сад, потом просыпается, надевает платье, молится, стоя на коленях у окна и широко открытыми глазами глядя на золотой диск ноябрьского утра. На завтрак грудинка с капустой, горячий пунш, затем в кабинете трубка американского табака из Вирджинии, размышления над воскресной проповедью. Слышится лай собак. Звук этот задевает пастора за живое, как звон колоколов. Он открывает окно и выглядывает из кабинета на улицу. Там он видит Джорджа Пейса, своего слугу, со сворой собак, и мистера