Весна – любовь моя. Всеволод Воробьёв
меня, ходил с такой же, как у меня, одностволкой, и самозабвенно рассказывал захватывающие охотничьи истории, в которых был почти всегда главным героем. Я подозревал, что всё это враки, но уж больно складно у него получалось. Мы всего только раз выезжали вместе с ним на охоту, и то неудачно, а в основном общались по телефону.
В этот раз он наговорил мне, что едут с другом, очень опытным охотником в их заветные места на реку Волхов, где на пролёте летит столько водоплавающей птицы, что не настрелять её там просто невозможно, или уж надо быть совсем ленивым, глухим и слепым. В благодарность за мой подарок, а я ему сделал на заводе хороший экстрактор, он предлагает мне составить им компанию и красиво пострелять уток и гусей. Едут они на два дня, ночевать будут прямо в лесу, на берегу реки, где есть прошлогодний шалаш. Я пытался задавать какие-то вопросы, но он меня перебивал, заверяя, что и продуктов особо брать не надо, что уже вечером будем варить суп с утятиной, и всё хохмил, смеялся. А под конец, сказал, что самая большая опасность в этой поездке, – нас могут заклевать утки или затоптать гуси. Мне вдруг тоже стало весело, я сообразил, что ни с кем ещё не сговорился на следующий выходной, и у меня есть один отгул за отработанное в марте воскресенье.
Только по счастливой случайности я не опоздал на поезд. Девятнадцатый трамвай, в котором я ехал, уже переполз через Литейный мост и вдруг встал, не дотянув до «Большого дома». Впереди, на Литейном застопорилось всё движение. Минут пять было спокойно, но потом народ зароптал и стал проталкиваться к выходу. Вожатая пыталась протестовать, но её заставили открыть двери. Я решил, что лучше плохо идти, чем хорошо стоять и рванулся вперёд. Там стояло ещё много трамваев. Пройдя их всех, я обнаружил в голове колонны «двадцать пятый» и успел прыгнуть в него, пока он трогался.
Лиговский проспект я пересекал бегом, по «красному» и чуть не угодил под грузовик. Самым жутким был кросс от билетной кассы до перрона, когда я, расталкивая на ходу встречных и попутных пассажиров, чуть случайно не сел в отходивший, но не мой поезд. Когда же я, взмыленный, с выпученными глазами ворвался, наконец, в обусловленный, именно тот вагон, именно того поезда, то первое, что я увидел, – был Андрей. Он скромно сидел на самом краешке сидения совершенно пустого купе с таким видом, как будто ещё не решил, встать ли ему, чтобы уйти, или посидеть ещё немного…
– Здорόво, – буркнул я и буквально рухнул на сидение напротив него. Немного отдышавшись, освободился от лямок рюкзака и ружейного ремня. Поезд тронулся. Скинув с пропотевших плеч тёплую куртку, расстегнув все, какие только можно было, пуговицы, скинув сапоги, портянки и, оставшись в одних носках, я обратил, наконец, свой взор на Андрея и увидел, что он с каким-то недоумением и, как мне показалось, даже со страхом смотрит на меня. И я начал что-то понимать…
– А где твой друг? – спросил я озабоченно. Ведь именно с ним, его мифическим другом, бывалым охотником, ассоциировалась в моём воображении вся эта поездка, охота, утиный суп… Но уж никак не с Андреем, которого я уже хоть немного знал.
– Его не отпустили с работы – каким-то уж очень жалобным тоном произнёс мой единственно