Рус. Защитник и освободитель. Вадим Крабов
«…сие царствование длилось не дольше [высыпания] двух статеров [песка] по часам Главного Фрегорского храма…» Зато в «Своде Княжеских и Майорских родов Великой Этрусии» ее имя как жены Руса Четвертого появилось на самом почетном месте. Бывшие цари крайне редко оставались в живых, поэтому сразу заносились в «князья царского рода», на самую верхнюю строку того самого «Свода».
«Странный он, господин Рус, ой какой странный… – Подобные мысли в разных вариациях приходили в голову Асмальгин очень часто. – Говорят, царем какой-то Этрусии был. С него станется, он может… Тогда порядки у них там – жуть!..» При этом внутренне содрогалась.
Кроме семейных отношений хозяев, домоправительницу сильно волновало повышенное внимание к их вилле со стороны князя родного Тира. Если постоянная открытая и скрытая охрана вокруг «Закатного ветерка» только радовала (еще бы, все-таки княжеская дочь здесь жила), то частые приезды большого количества непонятного вооруженного народа – пугали. Во время этих визитов всех слуг, в том числе и саму управляющую, запирали в подвале. Наблюдательный Серенгул, слуга-привратник, как-то заметил, что следы от крытых повозок при въезде на виллу вдавливались в землю гораздо сильнее, чем при выезде. Словно приходили гружеными, а обратно шли пустыми. Странно это. Ну да ладно, господин Рус – маг из магов; ему что самому исчезнуть, что спрятать княжеское добро в неведомой дали – раз плюнуть. А вот зачем это нужно князю – лучше даже не думать. Всех служащих заставили поклясться богами и Памятью Предков в том, что ни одно слово о происходящем на вилле не уйдет за ее единственные ворота, а страшный коронпор Максад (Главный Следящий за безопасностью княжества) принудил расписаться или приложить палец к не менее страшному, чем он сам, пергаменту «о неразглашении государственной тайны». Боги и Предки, возможно, и могут простить, но от Максада не скроешься – это точно!
И конечно, умная Асмальгин не могла не связать носившиеся по всему Тиру слухи о скорой «войне за пятно» с «пропажей грузов» на вилле. Связала, но язык не распускала. На рынках и улицах и без нее хватало «знающих людей» и «очевидцев», рассказывающих «из первых уст».
– …каганы, как есть, пропали! Все до одного, пусть не примут меня Предки, если я вру!
– …твари успокоились, как обычные звери стали, ага… Да я сам ходил! Охота там – загляденье!.. Так его есть нельзя, отравишься! Мясо ему покажи…
– …ордена и эндогорцы валом туда валят, верь мне. Мой сын писал…
– …ой, что будет, уважаемая(ый)! Рабы в пятно бегут, а наш князь, пусть его лета будут долгими, запретил их оттуда возвращать! А как их до этого проклятого пятна поймаешь? Метки, дарки их разорви, пропали! Один убыток, одни расходы! А знаете, сколько «степные волки» берут за поимку рабов? – В этом случае голос обычно переходил на шепот, и говоривший боязливо озирался. – Лучше вообще о них забыть! Ни на одном рынке, даже в богатой Месхитии, рабы столько не стоят. А надо сказать, их цена резко подскочила; отовсюду бегут,