Жена-незнакомка. Эмилия Остен
люди, которые могли мирно жить дома и растить детей, целовать жен утром и на ночь, собирать мед, чинить сапоги, танцевать на балах. Эти люди идут за другими, желающими славы или выгоды, и превращаются в мертвое мясо, о котором Жанне даже задумываться не хотелось. Она никогда не видела массовой смерти и надеялась не увидеть.
А Раймон живет в этом, стоит ему открыть глаза. И Жанне было страшно рядом с ним, потому что она знала: это ему нравится.
И еще потому, что она ничего о нем не знала, кроме того, что он сообщал в письмах.
– Я рада, что вы дома, – сказала она. – Элоиза знает, нам нужно многое обсудить, потому ушла. Ваш отъезд в день свадьбы был… слишком поспешным.
– Да, – кивнул Раймон, – но необходимым.
Он взял вилку, с сомнением посмотрел на рыбу и подцепил кусок.
– Я знаю, – смиренно продолжила Жанна. – И никогда не подумаю вас упрекать. Я всегда знала, что вы человек военный, что служите генералу… теперь уже маршалу Гассиону, а тот – самому герцогу Энгиенскому. Вы писали мне о славных победах. Вести о последней повторяют в Париже вот уже почти месяц. Это правда – все, что говорят о Рокруа? О блестящих маневрах и благородстве испанцев, о герцоге?
Ей казалось, что если вызвать его на разговор о войне, Раймон станет более многословным, и приоткроется дверца к его пониманию. Но супруг ограничился одним лишь словом:
– Возможно.
Жанна решила, что смена темы пойдет им обоим на пользу.
– Вы обязательно должны попробовать десерт.
Взгляд Раймона ожил.
– Простите?..
– Десерт, – повторила Жанна. – Пирог с миндалем и клубникой. У нас полно клубники в этом году. Сегодня жарко, и я велела еще приготовить сорбе[1], и если вы хотите, можно выпить его в саду.
– А урожай винограда в прошлом году не удался? Вина нет? – с иронией спросил Раймон, и Жанна почувствовала некоторое облегчение. Наконец-то он немного похож на живого человека.
Она умела обращаться с живыми людьми. А вот с мертвыми…
– Вино есть. – Она указала на полный графин и затем – на бокал мужа, к которому Раймон пока не притронулся. – Это с наших виноградников.
– Вы хорошо здесь обжились, мадам.
– У меня не было иного выхода, месье.
Они посмотрели друг на друга в упор.
У Раймона был очень тяжелый взгляд – как плита, что наваливается сверху и не дает дышать. Темно-зеленые глаза с золотыми крапинками, словно украденные у человека гораздо более жизнерадостного, смотрелись неуместно под набрякшими веками. Когда Жанна приходила в спальню, она не видела взгляда Раймона, тот спал, но отмечала мелочи – седину в волосах, уши, прижатые к черепу, как у охотящегося волка, и тонкие ноздри. Ей казалось, что Раймон массивный, но быстрый, хотя при ней он не сделал еще ни одного резкого движения. И сейчас смотрел так, будто готов собственными руками удушить, хотя, возможно, это всего лишь легкое неодобрение.
Жанна глубоко вздохнула. Она знала, что однажды супруг приедет, и догадывалась, какой он.
Лишь в XIX веке сорбе (сорбет) стали замораживать. В те времена во Франции это был освежающий напиток из воды, сахара и лимона.