Риф, или Там, где разбивается счастье. Эдит Уортон
помчится отправлять его.
– О нет, конечно, я увижу вас утром!
Лицо ее чуть дрогнуло, выражая удовольствие в ответ на его несколько неуверенную улыбку.
– В любом случае, – сказала она, – хочу поблагодарить вас за такой замечательный день.
Он заметил в ее ладони ту же дрожь, что и в лице.
– Напротив, это я должен… – начал он, поднося ее руку к губам.
Когда он отпустил ее руку и их глаза встретились, в ее глазах что-то промелькнуло, словно свет в занавешенном окне.
– Доброй ночи; вы, наверное, ужасно устали, – отрывисто сказал он и повернулся, даже не дожидаясь, когда она уйдет к себе.
Он отпер дверь своего номера и, споткнувшись в темноте о порог, нащупал выключатель. Вспыхнувший свет осветил телеграмму на столе, и он, забыв обо всем на свете, схватил ее.
«Никакого письма из Франции», – гласило сообщение.
Листок выпал из его руки; Дарроу рухнул на стул возле стола и сидел, невидяще глядя на выцветший коричневато-оливковый узор ковра. Значит, не написала; не написала, и теперь очевидно, что и не собиралась. Если бы у нее было какое-то желание объяснить свою телеграмму, она непременно написала бы ему в течение суток. Но она явно и не думала ничего объяснять, и ее молчание могло означать лишь то, что у нее не было никакого объяснения или же он ей настолько безразличен, что она не сознавала необходимости объясниться.
Оставшись с этими двумя вариантами, Дарроу испытал рецидив давней мальчишеской муки. Это уже не был вопль уязвленного самолюбия. Он сказал себе, что мог бы вынести равную боль, если бы только образ миссис Лит не пострадал, но было невыносимо думать о ней как об особе тривиальной или неискренней. Мысль эта была до того невыносима, что он почувствовал слепое желание наказать кого-то за боль, которую она причиняла.
Он угрюмо сидел, уставившись на дурацкий мутный узор ковра, и, как из тумана, перед ним вновь выплыли глаза миссис Лит. Он видел изящный изгиб ее бровей и темный взгляд, как в последний вечер в Лондоне, когда она отвернулась от него. «Полагаю, пора прощаться», – сказала она тогда, и ему пришло в голову, что она сказала напоследок то же самое, что и Софи Вайнер.
При этой мысли он вскочил и снял с крючка пиджак, в котором оставил письмо мисс Вайнер. Часы показывали без четверти час ночи, и он знал, что не имеет значения, бросит он его в почтовый ящик сейчас или рано утром; но ему хотелось очистить совесть, и, прихватив письмо, он направился к двери.
Звуки в соседней комнате заставили его остановиться. Он вновь осознал, что в нескольких футах от него, за тонкой стенкой, трепещет жадный огонек жизни. Лицо Софи упорно вставало перед ним. Сейчас оно ясно виделось ему, как лицо миссис Лит мгновение назад. С легкой улыбкой он вспомнил, как приятны были ему ее восторги сегодняшним вечером и как она впивала бесчисленные впечатления.
В нем всколыхнулось необычное чувство ее близости, позволившее ему думать, что в этот самый миг она переживает свою радость