Гостья. Симона де Бовуар
Франсуаза почувствовала себя задетой.
– Полагаю, сами вы любите преображаться, – сказал Пьер. – Я задаюсь вопросом, каково ваше лицо без челки и этих валиков, наполовину скрывающих его. А ваш почерк, он ведь тоже изменен?
– Я всегда меняла свой почерк, – с гордостью заявила Ксавьер. – Долгое время я писала закругленно, вот так. – Кончиками пальцев она начертила в воздухе знаки. – Теперь я пишу заостренно, это более прилично.
– Худшее у Элизабет то, что даже ее чувства притворные, – продолжал Пьер. – По сути, ей плевать на живопись; она коммунистка, но признаёт, что ей плевать на пролетариат.
– Меня смущает не притворство, – заметила Ксавьер. – Чудовищно то, что можно располагать собой вот так, по волевому решению. Определить, что каждый день в отведенный час она будет что-то расписывать, не имея на то желания; пойдет к кому-то на свидание, независимо от того, есть желание видеть этого человека или нет… – Ее верхняя губа приподнялась в презрительной гримасе. – Как можно согласиться жить по заданной программе, с распорядком времени и обязанностями, как в пансионе! Я предпочитаю быть неудачницей.
Она добилась своей цели. Франсуазу задела эта обвинительная речь. Обычно разглагольствования Ксавьер оставляли ее безучастной, однако этим вечером все было иначе; внимание, которое уделял им Пьер, придавало вес суждениям Ксавьер.
– Вы назначаете встречу и не идете на нее, – сказала Франсуаза. – Это очень мило, если речь идет об Инес, но с такими манерами вы загубите и настоящие дружеские связи.
– Если я дорожу людьми, мне всегда хочется идти на встречу с ними, – ответила Ксавьер.
– Не всегда, – заметила Франсуаза.
– Тем хуже! – с высокомерным видом заявила Ксавьер. – В конце концов, я всегда со всеми ссорилась.
– Как можно поссориться с Инес! – вмешался Пьер. – Она похожа на барана.
– О! Нельзя этому доверять, – возразила Ксавьер.
– В самом деле? – удивился Пьер, весело прищурив глаза. Он был весьма заинтригован. – С таким-то безобидным толстым лицом она способна укусить? Что она вам сделала?
– Ничего не сделала, – уклончиво отвечала Ксавьер.
– О! Расскажите, – попросил Пьер своим самым вкрадчивым тоном. – Мне страшно интересно узнать, что скрывается в глубинах этого тихого омута.
– Да нет, Инес ничтожество, – сказала Ксавьер. – Дело в том, что я не люблю, когда полагают, будто имеют на меня права. – Она улыбнулась, и неловкость Франсуазы усилилась; когда Ксавьер бывала с ней наедине, на ее беззащитном лице, лице ребенка, невольно отражались отвращение, удовольствие, нежность; теперь же она ощущала себя женщиной перед лицом мужчины, и черты ее в точности выражали оттенки доверия или сдержанности, которые она решила проявить.
– Должно быть, ее привязанность назойлива, – заметил Пьер с простодушно-заговорщицким видом, на который попалась Ксавьер.
– Вот именно, – ответила она, просияв. – Однажды я отказалась от встречи в последнюю минуту, это в тот вечер, когда мы были в «Прери»; у нее было лицо ослицы…
Франсуаза