Купите Рубенса!. Святослав Тараховский
выплывут на всеобщее обозрение и снова станут лакомой приманкой для антикваров и бандитов.
Беда в том, что Константина к этому времени, скорее всего, уже не будет. Такие картины богатенькие владельцы намертво «привинчивают» к стенам и держат при себе всю жизнь, которой немолодому уже Константину может запросто не хватить.
Рецидивист
Однажды легкой летней ночью сидели компанией у Сергея.
Выпито было изрядно. Над бутылками висел гвалт, разговор прыгал с темы на тему, перемежался анекдотами и хохотом.
К полуночи Серегины запасы кончились. Выпит был даже сокровенный двадцатилетний Блэкбуш, который почему-то гостей не удивил. Виски как виски, сказал Федя. Самогон.
Кое-кто ушел, но трое самых стойких, включая меня и Федю, остались. Сергей напрасно поглядывал на часы и вздыхал – Федя требовал продолжения, и все понимали, что Феде перечить нельзя.
Пришлось перейти на коньяк.
Федя недавно освободился из заключения и поэтому невольно вызывал уважение. Поэт и заключенный, собиравшийся теперь, после обретения свободы, стать антикваром – таков был путь этого удивительного человека, которого трижды осуждали за драки.
Он выпил коньяка и стал читать стихи. Не могу не отметить, что как автор-исполнитель Федя превосходил многих мэтров. Длинные руки взлетали, как у Спивакова, глаза обуживались в щелки, рот презрительно кривился в сторону слушателя. Оторваться от этого зрелища было трудно.
Все в компании знали об огромном поэтическом темпераменте Феди, а также о том, что задевать Федю или, не дай бог, с Федей спорить было нельзя. Федя заводился с полоборота, как хороший японский мотоцикл. Но в отличие от японского мотоцикла выключить Федю было трудно, особенно тогда, когда что-то казалось ему несправедливым.
Однажды в метро интеллигентный мужчина бросил мимо урны пустую сигаретную пачку и вскочил в вагон. Другой бы плюнул и внимания не обратил, но Федя был не таков. Он догнал интеллигента и уговорил его вернуться. При этом Федя был так убедителен и прост, что интеллигент без колебаний пачку подобрал и долго, в знак благодарности, Феде кланялся.
Если же Федя давал слово… О, легко живется тем, кто дает слово и не держит его. Федя так не мог. Давая слово, он вставал во весь свой могучий духовный рост и шел до конца, пока не выполнял взятых на себя обязательств. Иногда ему немного не везло и приходилось садиться. Но благополучных исходов было гораздо больше, и каждый из них укреплял Федю в его правоте.
В ту роковую ночь Сергей об этом нюансе общения с другом совершенно забыл. Вероятно, напрасно перешел на коньяк.
Уже под утро, когда за окном заблестела Яуза, Сергей рассказал о чертовом голландском шкафе семнадцатого века, инкрустированном красной черепахой. Предметом, якобы уникальным, владел некий верченый тип, вот уже третий год морочивший Сергею голову. Он то продавал шкаф, то в последний момент передумывал, повышал цену и снова предлагал Сергею ждать. Шкаф, возможно, принадлежавший когда-то Петру, был в аховом состоянии, требовал реставрации, но