Русские тексты. Юрий Львович Гаврилов
что было у него левее сердца: «Поместье, три автомобиля, английские трубки, каких у самого английского короля нету…»
Бунин отозвался нейтрально: «Я поспешил переменить разговор» – все-таки питал слабость к коллекционеру курительных принадлежностей.
После войны в качестве зазывалы выступил советский посол в Париже Богомолов, но успеха не снискал.
Тогда Сталин направил в столицу Франции специальный самолет, на борту которого был черный хлеб, зернистая икра, «Московская водка» и Константин Симонов.
Пир был дан на квартире писателя Пантелеймонова. На заверения Симонова, что суровые времена прошли, Бунин сурово вопрошал: «Где Бабель? Где Пильняк? Где Мейерхольд?» Симонов тупо ел Ивана Алексеевича глазами и по-солдатски отвечал: «Не могу знать!», для убедительности мотая головой.
Жена Симонова, актриса Валентина Серова, улучив минутку, шепнула Бунину: «Не верьте им… Они вас обманут…»
Бунин в советскую Россию не вернулся, а его книги пришли к нам после смерти Сталина.
«Темные аллеи» – книга о любви, прекрасной, трагической, безнадежной.
Даже взаимная любовь в «Темных аллеях» заканчивается тем, что «в комнатах у нас запахло креозотом, а весною я схоронил ее».
В любви нельзя оставаться «свободным и во всем первенствующим»…
И все же: Руся, Антигона, Таня, Галя Ганская.
Их было много… Что я знаю?
Я только странно повторяю
Их золотые имена.
Их было много. Но одною
Чертой объединил их я,
Одной безумной красотою,
Чье имя: страсть и жизнь моя…
(«И я любил. И я изведал…»)
Эти женщины живут и поныне благодаря солнечному удару, который испытал от их близости, подлинной или воображаемой, писатель Иван Бунин.
«Его болезненно занимали текучесть времени, старость, смерть». Это все, что сумел увидеть в Бунине Набоков. Еще бы, его самого занимала куда более значительная жгучая тайна педофилии…
Еще один специалист по Бунину, его ученик, просто неотразим в «Траве забвения»: «Я понял: Бунин променял две самые драгоценные вещи – Родину и Революцию – на чечевичную похлебку так называемой свободы и так называемой независимости».
О, Господи!
А теперь о Бунине скажу я.
Читаю: «Недавно я шел вверх по Болховской…» и вспоминаю – давненько, полвека эдак назад, спускался я Рождественским бульваром и увидел над Петровским монастырем – «Закат, морозит, расчищается закатное небо, и оттуда, из этого зеленого прозрачного и холодного неба озаряет весь город светлый вечерний свет, непонятную тоску которого невозможно выразить».
И от восторга перед чудом этого зеленого прозрачного неба и от непостижимости этой неземной тоски мне захотелось немедленно умереть.
Но я выжил, потому что должен был прочитать Ивана Бунина.
Блок Александр Александрович
И опять ледяной влажный ветер с Невы, тревожный огонь, мерцающий за камышами